Слово "мастодонты" употребляется, как правило, с оттенком чего-то архаичного, отжившего, хотя еще живого: Остались, конечно, мастодонты типа Маркеса или Фаулза, того же Астафьева... (Независимая газета. 1999. № 21), но этот смысл не обязателен: (Голос Алсу), по словам мастодонта нашей эстрады Льва Лещенко, чем-то напомнил ему голос Анны Герман (Всем. 1999. № 16) - в последнем случае "мастодонт" означает еще и "ветеран".
Эпитет "монстры" в упомянутой статье относится к С. Бэлзе, О. Табакову, Н. Михалкову, А. Пугачевой, М. Насырову, А. Апиной, О. Газманову, В. Сташевскому (цитируются газеты 1997 и 1999 гг.). Судя по этому весьма разнородному списку, слово "монстры" обладает различными коннотациями. Напр., по отношению к С. Бэлзе и О. Табакову оно означает "корифеи" - и больше ничего. Зато настоящими корифеями нельзя назвать последних четырех упомянутых лиц, зато в их деятельности есть нечто устрашающее. Персон, выделенные курсивом, многие люди считают своими кумирами, но для многих людей - это одиозные фигуры, т.е. опять-таки монстры почти в буквальном смысле - "чудовища" современной культуры. Кроме того, монстрами называют еще и огромные, и, как правило, хищные по отношению к другим, организации: "Его (Спилберга - Э.Г.) не удовлетворили самые лучшие условия, предлагавшиеся студиями-монстрами (АиФ. 1999. № 8); Телеканал СТС занял четвертое место, пропустив вперед только общенациональных "монстров" ОРТ, РТР и НТВ! (АиФ. 2001. № 18); Программе "Изумрудный город" пришлось состязаться с работами таких монстров телевидения, как "ТВ-6 Москва" (Киров вечерний. 1999. № 18); Сегодня в нашем политическом пространстве вращаются три крупных конгломерата, три монстра (АиФ. 1999. № 45); А не так давно "SONY" вторглась и на рынок компьютерных технологий, изрядно потеснив таких монстров, как IBM и MICROSOFT (Киров вечерний. 1997. № 40)" и др.
От себя добавим, что эти эпитеты поддерживаются массовым увлечением общества вымершими животными, из которых предпочтение отдается "монстрам", т.е. динозаврам. "Мастодонты" - животные кайнозойской ("нашей") эры, "современники" человека - менее экзотичны и, следовательно, менее "интересны".
Эпоху маркирует не только употребление определенных квазилексем, но и характер их функционирования. Сами по себе они могут существовать века без изменений, но иногда меняют сферу своего употребления - напр., расширяют ее. Так, арготизмы "клевый" и "на стреме" (вернее, "на стрему") встречаются у В.В. Крестовского в "Петербургских трущобах" при передаче блатных разговоров. В середине XX. в. они активно функционируют как слэнгизмы "стиляг". В 70-80-е гг. подобные лексоиды используются в речи людей из самых разных социальных слоев, но, по-видимому, с различными стилистическими обертонами: в молодежной субкультуре это экспрессемы самодостаточные или эпатажные; другие люди, даже вполне консервативные, произносили подобные квази-лексемы с ироническим оттенком, как правило, после очередного показа "милицейских" сериалов, вносивших разнообразие в жизнь обывателей. Но до конца 80-х гг. жаргон (включая арго) и слэнг играли в официальном искусстве маргинальную, декоративную роль и употреблялись дозированно. "Химики говорят, что грязь - это вещество не на своем месте (масляная краска на рукаве пиджака, чернозем на паркете). Пока молодежный сленг используется молодыми людьми, когда они общаются между собой в непринужденной, неофициальной обстановке, никакого "загрязнения" не происходит. То же касается и языка художественной литературы, когда сленгизмы входят в него как элемент речевой маски персонажа"31 (в слове "сленг" сохраняем орфографию автора) - так дело и обстояло до начала 90-х гг., затем ситуация резко изменилась. Публикация или републикация произведений А. Солженицына, В. Шаламова, С. Довлатова, а также менее значительных сочинений, как, напр., "Одлян" Л. Габышева, выход конъюнктурного фильма И. Гостева "Беспредел" постепенно легализовали ненормативную квази-лексику, ввели ее в "респектабельный" культурный контекст. Напр., показательно название рецензии Е. Евтушенко на указанный фильм - "Беспредел и беспредельность". Правда, ее автору никогда не был свойствен безукоризненный вкус (как, впрочем, и небезукоризненный), что проявилось и в этот раз, но все-таки Евтушенко отразил тенденцию, отчетливо проявившуюся в то время: пятью годами раньше такое сочетание было бы немыслимо.
До тех пор в нашей культуре преобладала "романтическая" парадигма отношения к уголовному миру, который воспринимался как "параллельная реальность" - экзотическая и нецивилизованная (срав. с формулой А. Дюма "могикане Парижа"). Напоминаем, что романтизм основывается на принципе двоемирия. Рудименты его можно найти в мемуарах историка и социолога, опубликовавшего их в 1989-80 гг. в журнале "Нева" под псевдонимом "Лев Самойлов". В отличие от большинства "перестроечных" публицистов, писавших на эту тему, Самойлов видит в уголовном мире не воспроизведение стереотипов "тоталитарного общества" (вернее, авторитарного32), а социальный регресс обращение в "первобытное" состояние.
В начале 90-х гг. эта "романтическая" схема ломается окончательно. Уголовный мир перестает быть "иной реальностью", сливаясь с миром ле-гитимным. Поэтому в наше время возможны парадоксы, немыслимые 15 лет назад. Напр., уважаемый ученый - юрист, философ или филолог - возмущается "беспределом" чиновников или бескультурием депутатов Думы: "Они говорят, как на малине!". Допустим, не только говорят, но и ведут себя, как в притоне, но ведь и сам ученый говорит о "малине" и "беспределе", хотя мог бы употребить литературные синонимы. Это происходит так естественно, органично, что он не замечает никакого противоречия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47