В их первом эксперименте — исследовании, похожем на то, что Оскар Дженигер проводил с ЛСД, — они дали псилоцибин 175 разным людям: писателям, домохозяйкам, музыкантам, психологам, аспирантам. Большая часть людей, участвовавших в экспериментах, были молодые мужчины, их средний возраст — 29 с половиной лет. Более половины участников утверждали, что они узнали много нового о самих себе и примерно столько же — что псилоцибин изменил их жизнь к лучшему. Около 90 процентов желали вновь повторить эксперимент. Лири интерпретировал эти результаты как экспериментальное доказательство того, что, по крайней мере, в половине случаев ему удалось добиться положительного витализирующего результата опыта. Это был поразительный результат для такого предварительного исследования. Каждый раз, когда они участвовали в экспериментах, они узнавали понемногу что-то новое о группе, окружающих и о псилоцибине.
Однако, если псилоцибин и являлся многообещающим в практическом смысле, это нисколько не уменьшало волшебства, которое буквально вдохнуло новую жизнь в участников экспериментов.
«Я посмотрела в зеркало и обрадовалась, увидев, как моя кожа рассыпается на мельчайшие части и рассеивается, — писала одна девушка-аспирантка в последующем отчете. — Я чувствовала, как будто раскололась внешняя оболочка и моя «сущность» освободилась, чтобы объединиться с «сущностью» всего, что меня окружало…» И пока эти сущности объединялись, она «плыла сквозь божественное пространство ошеломительной красоты, полное зрительных образов и музыки».
Другой аспирант, принявший большую дозу, рассказывал о том, что он потерял свой разум и что это вовсе не было неприятным испытанием. Он ощутил «космическое одиночество» и пришел к выводу, что единственное разумное в этом мире — это любовь… любовь и вера в любовь могут уберечь нас от «космического одиночества».
Для Лири, когда он читал короткие истории, подобные приведенным выше, важными становились слова «сущность», «освобожденный», «прекрасные небеса», «космическое», «любовь». Однако другим людям, тем, кто не был вовлечен в проект, бросались в глаза совсем другие строки — в первом случае для них речь шла о вполне уравновешенной девушке, которая вдруг «дезинтегрировалась», а во втором — совершенно нормальный юноша вдруг «потерял разум»! Эти словосочетания ассоциировались у них прежде всего с провалом, неудачей, потерей душевного здоровья. Неужели Тим? Нет, невозможно!
Но почему тогда столько горящих глаз, громких голосов, и почему все эти участники проекта с псилоцибином держатся группкой, едва умещаясь в смешном офисе Лири, либо занимают плотной толпой угол кафетерия на факультете социальных отношений?
Конечно же сами члены проекта исследования псилоцибина не видели ничего плохого в том, что они всегда держатся вместе. «Прием наркотика это опыт, настолько ошеломляющий, выходящий за рамки обыденного, что мы вскоре осознали, что тех, кто пережил это, объединяет нечто общее. Мы хотели проводить время вместе, находиться рядом друг с другом», — так объяснял один из них позже. Однако такое поведение воспринималось на факультете как выходящее за рамки нормального: независимо от того, что там делал Лири, его исследования псилоцибина, казалось, приводили к нарциссической самоизоляии с тенденцией" к мании величия.
Каждый испытывал в этой связи либо восхищение, либо отвращение. Ральф Мецнер, кандидат наук по общественным отношениям, был восхищен. Мецнер был в аспирантуре Оксфорда второй год, когда Лири вернулся из Италии. В отличие от многих других на него не производили впечатление рассказы Тима о существующих теориях перехода; Лири, с его отрешенным и независимым странным видом, ходящий в теннисных туфлях, казался Мецнеру просто еще одним «рассеянным профессором».
Однако, когда Лири вернулся из Мексики, в нем не было никакой оторванности и рассеянности. Лири вернулся, одержимый идеей, но это не было одержимостью ученого, жаждущего застолбить свое направление исследований. Он предлагал попробовать псилоцибин всем желающим и одновременно начал строить свою модель, которая могла бы объяснить производимый им эффект. Но, пожалуй, еще более показательным было то, что и заинтриговало Мецнера, — насколько изменились участвующие в экспериментах аспиранты. Внезапно все они стали говорить о любви и участии, экстазе и удовольствии от жизни — темы, «крайне необычные и чуждые циничной атмосфере Центра исследования индивидуальности».
Мецнер был восхищен. Но он испытывал отвращение к наркотикам. Потому он сделал то, что характерно для ученого: он просмотрел литературу и обнаружил, к своему немалому удивлению, что, по-видимому, никакого физиологического вреда или привыкания при использовании галлюциногена не возникает. Тогда он разыскал Тима и предложил свое сотрудничество. И почти что получил отказ. Лири считал Мецнера «слишком академичным, слишком изысканным англичанином, слишком человеком, живущим в башне из слоновой кости». Но в конце концов он смягчился, может быть, ему пришло в голову, что было бы неплохо испробовать, как подействует псилоцибин на знаменитую английскую сдержанность. Мецнер оказался истинным англичанином.
Внешнему миру алхимики представлялись нелепыми химиками, стремящимися получить золото из других металлов, но это были лишь басни для непосвященных. На самом деле алхимики искали способы изменить обыденное сознание, а под золотом подразумевался золотистый свет космического сознания. Это был обычный метод традиционных мистических культов — представать в виде двуликого Януса, одно лицо для публики и другое для посвященных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179