Помня, как Бу водит машину, я мог догадаться, что прошло уже довольно много времени. Я переместился поближе к дому, обогнул угол и оказался у входной двери, готовый распластаться среди запущенных посадок, если по улице проедет машина. Навесные рамы окон гостиной, выходящие на эту сторону, были распахнуты почти настежь. Я прошел, пригнувшись, под ними и осторожно выпрямился. Отсюда Крейн Уаттс был виден под другим углом. Все, что я мог разглядеть — это его вытянутые ноги на подушке и свисавшую руку. Лицо повернуто к телевизору. Звук почти полностью выключен. Там пела симпатичная негритяночка. Камера наехала крупным планом, белые зубы, трепет язычка, напрягающееся горло, быстрая артикуляция губ. И полное молчание, полное, пока я не услыхал слабый гудящий храп человека в зеленом кресле.
Я пригнулся и двинулся дальше по фасаду к дальнему углу. Обогнув его, я заметил, какую длинную тень оставляю за собой, понял, что встал как раз напротив единственного уличного фонаря. А это Очень Хороший Способ определить, где я. Из темноты раздался какой-то звук: хоп. Свистящая струйка воздуха коснулась справа моего горла, а следом за ним тут же точный удар свинца в ствол пальмы в ста метрах за спиной.
Говорят, когда Уити Форд попытался первым схватить беглеца, тот наклонился, понял, что происходит, и дернулся в другую сторону. Но ему пришлось преодолеть инерцию собственного тела, чтобы сохранить равновесие. Я его потерял и мне страшно захотелось оказаться в безопасном месте, которое только что покинул. Либо он пользовался дешевым глушителем, либо самодельным, либо хорошим, но уже много раз испробованным. Хорошие издают звук хафф, а не хоп. Нет, я не вспомнил всю свою прожитую жизнь за долю секунды. Я был слишком занят тем, что восстанавливал равновесие, менял направление и соображал. Но как-то по-дурацки, по-идиотски, как... как Артур. Я не слышал следующего хоп. До меня донесся лишь кошмарный, раздирающий звук пули, оторвавшей всю верхнюю часть моей головы. Мир кончился, померкла нескончаемая белизна, в которой даже не осталось ощущения падения.
* * *
...Моя голова лежала в мешке с рыбой, среди мерзкого зловония, разбавленного запахом машинного масла. Рука была где-то в стороне, за углом, на другой улице, совершенно индифферентная к требованиям хозяина. Если ты не идешь, сказал я ей, покачай пальцем. Она покачала пальцем. Никаких проблем, босс. Попробуем другую руку. Правую. Хорошую. Но это совершенно невозможно. Я разрезан пополам, от макушки до промежности, и в рану вставлен плексиглас, сквозь который можно наблюдать движение частиц тела, все эти крошечные внутренние насосики и пульсации.
Взбунтовавшаяся рука всплыла вверх и парила, невидимая, где-то там, позади, на что-то наткнулась, что-то толкнула, и мешок с рыбой исчез, а я очутился в потоке свежего ночного воздуха, сделал одно крохотное движение, другое, посмотрел на две скользящие луны, два абсолютно одинаковых месяца. Так, сейчас. Это необычно. У каждой звезды был близнец, и они находились в тех же отношениях между собой, что и две луны. Я боролся с какой-то мощной концепцией двойственности, чем-то таким, что, если бы мне удалось ухватить его и привести в логичный вид, в корне изменило бы будущее всего человечества. Но все время пыталось вмешаться какое-то раздражавшее меня временное беспокойство. Надо мной была кренившаяся могильная плита. Вернее, две, переходящие друг в друга. Я присмотрелся, и плита превратилась в две белых кожаных спинки передних сидений, все так же перетекающих одно в другое. Путем болезненных рассуждений я установил, что лежу на полу перед задними сидениями машины. И внезапно понял, что это машина Бу Уаксвелла, а я мертв. Пойман наклонившимся. Я потянулся рукой к голове, чтобы понять, от чего я умер. Это было очень высоко и очень больно. Сплошь вырванное и поджаренное мясо. Какая-то смесь и неразбериха, которые никак не могли быть мной. Я попытался отыскать вторую половину самого себя. Рука, более послушная и покорная, поползла ощупывать тело. И нашла скучное, мертвое мясо. Но когда я пощупал его и нажал, то какая-то глубокая и приглушенная боль объявила себя моей правой рукой. Я с усилием отогнул край вонючего брезента, снова упавшего мне на лицо, оттолкнул его вниз и в сторону. Умереть это одно. А вот стать пищей для крабов — это гораздо менее приятно. Парень наверняка относился к этому весьма небрежно. Убил меня, сунул в машину, набросил сверху брезент, чтобы позаботиться о теле, когда будет время. Но если окажется, что тело исчезло...
Дотянувшись до стекла, я нашел, где открывается задняя дверь. Раздался щелчок. Я задергал здоровой ногой и немного съехал с порога, пытаясь открыть дверь. Я ее толкал снова и снова, пока мои плечи не оказались на пороге, но голова свисала вниз. Я подложил здоровую руку под затылок, приподнял его, подергался и выскользнул наружу, так что плечи оказались на дерне, а бедра все еще наверху, на подножке. Еще два рывка, и бедра съехали на землю. Теперь я смог упереться здоровой ногой в машину. Помертвевшая нога выпала следом за мной. Перевернуться оказалось великим подвигом, для которого потребовалось тщательно все спланировать и нужным образом поднять помертвевшие части тела в те позиции, где сработает сила земного притяжения. Дважды я достигал точки равновесия и лишь на третий перевалил через нее.
Потом, передохнув, приподнял рукой голову, чтобы оглядеться. Все двоилось. Куда не глянь — повсюду два предмета. Те, что были поближе, также состояли из двух, перетекающих один в другой. Я поморгал — не помогало. Теперь я лежал между «линкольном» и стеной гаража.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83