Но меня не прельщают твои махинации с обувью.
– Это же предрассудок.
– Не думаю. Честно говоря, не думаю. Если бы дело меня заинтересовало по-настоящему, я не посмотрел бы на предрассудки. А оно меня не интересует, вот и все.
Он с любопытством посмотрел на Дьери.
– Скажи, – начал он, – неужели тебя действительно до такой степени воодушевляет презренный металл?
– Всех воодушевляет.
– Ошибаешься, – помолчав, сказал Майа.
– Значит, тебе это не улыбается?
– Нет.
– Послушай меня, подумай хорошенько, а уж потом решайся.
– Уже решено.
– Ну и болван, – злобно сказал Дьери.
Майа поднял на него глаза.
– Очень возможно. Но если я болван, – прибавил он, помолчав, – то пускай болваном и помру.
Они остановились и стояли так лицом к лицу, и тут только Майа отдал себе отчет, что всегда, еще до этого разговора, чуточку брезговал Дьери, презирал его. В сущности, скорее из-за пустяков: потому что он жирный, потому что лишен физической отваги, потому что он скуп, потому что чуждается женщин. Но теперь он уже не презирал его. Любить деньги с такой страстью, до такой степени, – в этом есть даже нечто величественное.
– В сущности, – улыбнулся он, – ты с твоими миллионами настоящий поэт.
– Нечего издеваться.
– Да, да, – сказал Майа, – поэт.
– Во всяком случае, не говори никому о нашем разговоре, – сказал Дьери.
– Даже Александру?
– Даже ему.
– Как угодно, – сухо сказал Майа.
– Ну ладно, – сказал Дьери. – Пока!
– Пока, поэт, – сказал Майа.
Он снова зашагал. «Но он же поэт!» – проговорил Майа вполголоса и расхохотался.
На ходу он бросал по сторонам рассеянные взгляды. Вдруг от удивления он остановился, словно наткнувшись на препятствие. Английские противотанковые ружья, еще вчера валявшиеся по всему берегу и среди дюн, исчезли как по волшебству. Нигде, насколько хватал глаз, не было видно ни одного. Стало быть, в английской армии есть еще начальники, и начальников этих возмутил беспорядок, и они дали приказ собрать разбросанное оружие. И приказ их был выполнен в течение одной ночи.
На берегу, прямо перед собой, Майа увидел автомобиль. Очевидно, его пригнали сюда только сейчас: все четыре колеса были еще целы. Майа подошел, сунул голову в окошко, осмотрел внутренность машины. На первый взгляд все было вроде в порядке. На распределительном щитке остался даже ключ. Майа повернул ключ – зажглась лампочка. Майа сел за руль и нажал на акселератор. Мотор заворчал с первого полуоборота. Очевидно, тот, кто пригнал сюда машину, торопился, раз, уходя, даже не подумал захватить ключ. Должно быть, пастор. По дорогам Фландрии как раз на таких малолитражках во время «странной войны» разъезжали английские пасторы. Несли, так сказать, божье слово войсковым соединениям, разбросанным по отдаленным поселкам. Прибыв на место назначения, пастор заглядывал в бараки. Томми быстро вскакивали на ноги. Пастор спрашивал, читают ли они Библию. Томми отвечали да или нет, судя по обстоятельствам. Тогда пастор читал им несколько стихов из Священного писания, раздавал брошюрки религиозного содержания и отбывал.
Майа включил мотор и дал газ. Машина резко дернулась с места. Колеса два-три раза скользнули, потом вырвались из песка и начали нормально вертеться. Ему вспомнился Дьери с его миллионами, и он улыбнулся. В сущности, Дьери прав. Здесь на этом участке берега на протяжении какого-нибудь десятка километров находятся воистину сказочные сокровища, какие не снились графу Монте-Кристо на его острове. И все эти сокровища в вашем полном распоряжении. Только протяни руку и бери, что душе угодно. Все упирается в транспортировку, и Дьери прав, что решил этот вопрос заранее.
У первых домиков Брэй-Дюна Майа бросил свой «остин». На берегу по-прежнему теснился народ, и вплоть до самого горизонта стояли в затылок томми и ждали своей очереди на погрузку. Между двумя виллами Майа заметил холмик земли, похожий на увеличенный в размерах взрытый кротом бугорок, небольшое укрытие, вырытое в земле в виде туннеля. Верхняя часть горбылем вылезала наружу, стены убежища были земляные, а крышей служил лист железа, чуть присыпанный землей. Вообще впечатление получалось самое смехотворное, от чего тут укроешься. Майа всунул голову во входное отверстие. И сразу горло сдавило от удушающего зловония. Убежище было битком набито. С десяток солдат вперемежку со штатскими сбились в кучу, лежали вповалку на земле. Все были грязные, небритые, в засаленной рваной форме. Майа нагнулся, стараясь их разглядеть, и сразу же все лица, как по команде, обернулись в его сторону. И сразу поднялся яростный галдеж.
– Чего это вас разбирает? – спросил Майа.
В укрытии завопили еще громче.
– Иди к чертовой матери, – крикнул кто-то.
– Это ты мне?
– Ясно, тебе.
– Убирайся, падло! Не торчи перед входом.
– Да почему?
Угрожающий вой был ему ответом. И во всех глазах, устремленных на него из этой норы, Майа с удивлением прочел лютую ненависть.
– Что за черт! – сказал он. – Имею я право стоять где хочу или нет?
– Слушай, ты!… – заорал кто-то.
Голос даже дрогнул от злобы, однако чувствовалось, что говоривший старается как-то смягчить остроту спора.
– Убирайся или входи сюда! Если хочешь войти, входи. Потеснимся, местечко тебе освободим.
– Да не хочу я входить.
– Тогда катись отсюдова! – злобно проорали в ответ.
– Да почему? – допытывался Майа.
Вопрос его заглушили неистовые крики. Вернее сказать, один крик, нечленораздельный и дикий, как рычание своры охотничьих псов.
– Смотаешься ты отсюда или нет? – продолжал все тот же голос. – Мать твою так! Смотаешься, спрашивают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67