– Спасибо.
Пьерсон стоял, опустив голову и потупив глаза. Майа подошел к нему вплотную. Он глядел на их фургон. На их очаг, сложенный из кирпича, на постоянное место Александра.
– А ты? – спросил он наконец. – Что ты собираешься делать?
– О, я, – сказал Пьерсон и грустно рассмеялся, – не так трудно отыскать столовку, где уже есть священник.


* * *

Он подошел к окну спальни, распахнул настежь обе половинки, а сам уперся локтями в перекладину над подоконником. Ему почудилось, будто он не уходил отсюда со вчерашнего дня, что продолжается все тот же спор, что никогда этот спор не кончится… «Дом, – подумал он, стискивая зубы, – этот проклятый дом». Никогда бы он не поверил, что можно до такой степени ненавидеть обыкновенные кирпичи.
Она стояла перед ним, скромненько скрестив на груди руки, с обычным своим видом школьницы. Она молчала. Просто стояла перед ним.
На него снова накатил гнев, и он даже задрожал с головы до ног. Он обернулся, вцепился пальцами в перекладину и сжал ее изо всех сил.
– Слушай!
Она не шелохнулась. Тоненькая, хрупкая! А ему казалось, будто он с размаху налетел на скалу. Он снова повторил: «Слушай!» – подождал с полсекунды и сухо добавил:
– Я на тебе женюсь.
Она вскинула глаза:
– Неправда.
Он грубо схватил ее за плечи.
– Нет, правда. Правда. Слышишь? Правда. Я на тебе женюсь.
Она опустила голову, и теперь он не видел ее лица.
– Сейчас, сразу?
Он еле сдержал приступ дикого смеха,
– Как только можно будет.
Она упрямо не подымала опущенной головы.
– Ну что, пойдем? – спросил он.
– Нет.
Он выпустил ее, бесцельно прошелся по комнате, потом присел на кровать, обхватив голову руками.
– Что ж, хорошо, – сказал он еле слышно, – я ухожу.
Секунда прошла в полном молчании. Потом Жанна шевельнулась. Сделала два шага и села на кровать рядом с Майа. Сидела она в спокойной мирной позе, сложив руки.
– А вы далеко собираетесь уйти?
Он хохотнул.
– Далеко уже не уйдешь.
– Но когда немцы придут, они заберут вас в плен.
– Я переоденусь в штатское.
– А-а, – протянула она.
Казалось, она о чем-то размышляет.
– Но когда немцы придут сюда, бомбежки больше не будет?
Он снова коротко рассмеялся.
– Конечно, не будет.
– Тогда, – рассудительно заметила она, – если вы боитесь бомбежки, уйдите пока, а когда немцы придут, вернетесь.
Он уставился на нее и с минуту глядел не отрываясь.
– В сущности, – сказал он свистящим шепотом, – ты уже решила задачу: и дом сохранишь и мужа приобретешь.
Она тоже вскинула на него глаза:
– Разве вы не сможете вернуться, когда здесь будут фрицы?
Он захохотал, но в глазах у него застыл гнев.
– О, конечно, конечно, – сказал он. – Еще бы не смогу!
– Тогда почему бы вам этого не сделать?
– Хватит, – крикнул он, – хватит. Христа ради, замолчи!
Он вскочил с постели.
– Ну, – яростно сказал он, – идешь?
Он стоял у изножья постели. И смотрел на нее. Она выставила вперед подбородок, лицо у нее было спокойное, замкнутое. Потом словно кто-то внезапно совлек с ее лица маску взрослого человека. Лицо обострилось, стало с кулачок, застыло, смешная детская гримаска скривила губы, глаза со страхом уставились на Майа, будто он грозил ей пощечиной, и он невольно улыбнулся, подумав, что превратился в усатого папашу, распекающего дочку. Жанна отвела от него взгляд. Лицо ее приняло какое-то отрешенное выражение, она, казалось, ушла в себя. И в ту же минуту она повалилась на постель как сломавшаяся марионетка. Майа даже не шелохнулся. Он смотрел, как подпрыгивают от рыданий ее хрупкие плечики. «Но ведь это же девчонка», – с удивлением подумал он. Шли секунды.
– Ну, решилась?
Снова наступило молчание, и длилось оно долго. Потом она проговорила тихоньким детским голоском:
– Да.
«Моя взяла», – подумал он. Но только что одержанная победа не принесла ему радости. Непомерная усталость придавила его.
Она рыдала теперь навзрыд. Постояв с минуту у постели, он лег с ней рядом, полуобнял ее за плечи.
– Ну, ну, маленькая, – нежно сказал он, – да неужели же тебе так тяжело покидать дом?
Он почувствовал, как она вся напряглась.
– Жюльен, – сказала она, приподняв с подушки голову, – оставьте меня здесь до завтра. Завтра мы уйдем, даю вам слово.
– Нет. Немедленно.
Она уцепилась за его плечи, глаза ее были полны слез.
– Жюльен! Ну я прошу вас, завтра, хорошо, Жюльен? Завтра!
– Нет.
– Но, Жюльен, я не могу так бросить дом. Надо сначала прибраться.
Он подумал: «Прибраться». Она, видите ли, хочет «прибрать свой дом»… Он чуть было не рассмеялся, да не хватило сил.
– Нет, – угрюмо сказал он.
Она прижалась к нему крепче.
– Но, Жюльен, поверьте, необходимо прибрать дом. И почему, почему мы не можем уйти завтра? И завтра отлично можно уйти.
Он посмотрел на свои наручные часы, поднес руку к лицу, и сам удивился, каких неимоверных усилий стоил ему этот простой жест. Шесть часов. Уже шесть. Рука его тяжело упала на постель. Возможно, фрицы в конце концов и не придут сюда нынче вечером. И вдруг он увидел, как они с Жанной бродят по дорогам уже в сумерках и вымаливают у дверей очередной фермы, чтобы их пустили переночевать.
– Завтра, Жюльен, завтра!
– Если тебе угодно…
Слова эти вырвались сами собой, сразу; так легко и незаметно лопается назревший нарыв.
– Ой! До чего же я рада, – сказала Жанна.
Она прижалась к нему, свернулась клубочком.
– Я не понимаю, почему, в сущности? Все равно завтра придется уходить.
– Нет, это большая разница.
И он понял, что завтра она будет снова пытаться уговорить его, что завтра снова начнется борьба. Он почувствовал себя грустным, вялым.
Он обнял ее, положил ее голову себе на грудь, закрыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67