Раздался мягкий стук.
– Простите великодушно, господа-дамы! – сказал чернявый. – Извиняюсь, если я вам слегка ноги отдавлю.
Опершись ладонью о край платформы, он все так же весело спрыгнул на тротуар.
– Ей-богу, ты уж слишком, Жюль! – сказал один из грузчиков.
– Видали гадов? – сказал чернявенький, шагая рядом с Майа по коридору. – Строят из себя святош на людях, а я своими глазами видел, как они потихоньку у жмуриков обручальные кольца прут. Ты скажешь, а на кой им, жмурикам, обручальные кольца? Конечно, дело житейское, но я такие вещи не стал бы делать. Мертвые, они и есть мертвые, верно ведь? Ничего-то бедняги не видят, не чувствуют. Согласен, ни к чему всякие церемонии с ними разводить, только одно и можно для них сделать – швырнуть их в яму. Но это еще не причина, чтобы кольца у них переть. Понимаешь – это не ради них, а ради себя. Себе же самому противно.
– Верно, – сказал Майа.
– А тот, наверху, тоже твой дружок?
– Нет, не дружок.
– Его осколком убило?
– Нет, это я его застрелил…
– Что? – сказал чернявый и даже остановился, хотя уже занес ногу на первую ступеньку, и пристально поглядел на Майа. – Ты его уложил? А за что ты его уложил?
– Он хотел изнасиловать молоденькую девушку, он и вот тот парень, которого вы сейчас забрали.
– Так ты и того, первого, тоже уложил?
– Да.
– Значит, двух ухлопал? Двух одним махом? Господи боже мой! А ты, надо сказать, парень молодец!
– Ну, это было не так уж трудно, – сказал Майа каким-то странным тоном, – представь, не труднее всего остального! Вот, – добавил он, вытаскивая из кобуры свой револьвер, – видишь эту выступающую стальную штуку, на нее нажимают пальцем. Чуть нажимают, совсем чуть-чуть – и готово! Для этого не обязательно быть, как ты говоришь, молодцом.
– А ну, убери свою игрушку, – сказал чернявый, – я, знаешь, этих штуковин не люблю, боюсь! Но ведь двух! Подумай только, двух!
Он помолчал.
– Надо все-таки большой сволочью быть. Вдвоем на девушку напали. Ты хорошо сделал, что их уложил.
– Ты находишь? – сказал Майа.
Он распахнул дверь спальни. Чернявенький даже не взглянул на труп. Он направился прямо к постели. Жанна крепко спала.
– Ну и ну! – сказал чернявый.
И впервые на глазах у Майа он перестал смеяться и балагурить, хотя на своем насесте только и делал, что веселился и отпускал шуточки.
Несколько секунд прошло в молчании.
– Ну и ну!
– Берем?
– Успеется, – сказал, не поворачивая головы, чернявый. – Ну и ну! До чего же хороша крошка! Ах, матушка родимая, до чего же хороша!
Он протянул руку.
– Не смей трогать.
– Да ты что? – сказал чернявый, негодующе взглянув на Майа. – Я-то, слава богу, не сволочь какая! В жизни твою девчонку не трону.
Он взялся за край разорванной кофточки и деликатно приподнял ее.
– Ну и ну, ну и ну, ну и ну, – твердил он почти шепотом. – Ведь скажи, до чего же грудки хороши, ну, скажешь, нет… Ах, сволочи! Надо же быть такой сволочью. Заметь, что их тоже отчасти можно понять. Но все-таки быть такой сволочью! Ты хорошо сделал, что их уложил.
В это мгновение Жанна приоткрыла глаза. Чернявенький быстро отдернул руку.
– Жюльен, – невнятно пролепетала Жанна.
И снова закрыла глаза.
– А кто это Жюльен? – шепотом спросил чернявый.
– Я.
– Ну и смех. Меня зовут Жюлем. А Жюль и Жюльен – это вроде бы одно.
Он снова уставился на молодую девушку.
– Значит, это твоя девчонка?
– Нет.
– Ой, врешь, браток! Да ты слышал, как она «Жюльен» сказала…
– Нет.
– Чудеса, да и только! – разочарованно протянул чернявый. – Поди ж ты! Ты только на ее руки посмотри, до чего маленькие! А мордашка какая славненькая! Приятно все-таки посмотреть, как хорошенькая девчонка спит – просто прелесть. Словно вся так тебе и доверилась.
– Идем, что ли?
– Значит, это твоя крошка? – спросил он, обернувшись к Майа.
– Я же тебе сказал нет.
– А-а! – протянул чернявый.
И снова на его лице появилось разочарованное выражение.
– Ладно, пока не твоя, – сказал он. – Но все-таки твоя будет, а?
– Нет.
– Как нет? – сказал чернявый. – Такой красивый парень, и нет? Эх, видать, не знаешь, от чего отказываешься. Девчонка в самую пору вошла – именно то, что нужно. Я всегда говорю: шестнадцать лет – самый смак. А позже – это уже слишком поздно. Я-то, старик, знаю, что говорю. Если женщина в шестнадцать лет не начнет, никогда из нее хорошей бабы не получится. Будь я министр, я бы специальный закон на этот счет издал. Велел бы всем: «Вашей дочке шестнадцать? А ну! К мужику ее! И быстрее! Немедленно! И не бузить!» Я-то знаю, что говорю. Подумать только, девчонки в пятнадцать – шестнадцать лет из порядочных семей еще в куклы играют! Куклы! Куклы! Да разве ей кукла нужна, тут кое-что посолиднее требуется. И немедленно! Я-то знаю, что говорю. А позже – будет слишком поздно. Никогда из такой девчонки настоящей бабы не получится, уж ты мне поверь. Внутренность у женщины деликатная, ты даже понятия не имеешь. Если ей вовремя не дать мужика, она высохнет. Это я тебе говорю – высохнет. Я знаю, что ты скажешь – девица и до двадцати пяти девица, и все еще в соку. С виду – да, согласен. На вид вроде бы в порядке. В смысле оснастки – порядок. А вот насчет прочего не очень-то. Передержали! Только так.
– Ну, идем, что ли, – сказал Майа.
– Э, черт! – оскорбленным тоном сказал чернявенький. – Могу я немножко посмотреть или нет? Тебя не убудет, если я на нее немножко посмотрю. Ах, матушки мои, – добавил он, – да ты посмотри только, какая беленькая, розовенькая и чистенькая! Да, да. Издали видать, что чистенькая. Ты, старик, не поверишь, есть девчонки, которые моются два-три раза в неделю, просто неслыханно, а может, даже и каждый день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67