– Он так сильно ранен?
– Умер он, – сказал солдат.
Аббат поднялся в фургон, взял носилки Александра, сложил их и вылез спиной из фургона, таща за собой носилки. Солдат заговорил было с ним. Но он не ответил. Он молился.
Носилки были не особенно тяжелые, но Пьерсон не отличался ни силой, ни ловкостью. Тащить носилки ему было трудно. Сначала он попытался было нести их в руках, как чемодан. Но при каждом шаге носилки били его по ноге. Наконец он взгромоздил их себе на плечо, но так как они все время сползали, приходилось чуть ли не через каждые полминуты удерживать их в равновесии. Деревянная перемычка впивалась ему в плечо. Он задыхался, потел. Он пытался молиться, но ему мешали носилки, требовавшие постоянных усилий с его стороны.
Самого колодца он не увидел, а только собравшихся вокруг людей.
– Дайте пройти, – сказал он.
Александр упал здесь, чуть повернувшись на бок. Голову его отделило взрывом от тела, и она держалась лишь на волокне мышцы. Лежала она почти параллельно плечу.
Перед собой Пьерсон увидел спину Майа. И легонько тронул его за руку. Майа оглянулся. Взгляд его был пугающе пуст.
– Быстрее! – сказал он, заметив носилки.
Он повторял: «Быстрее… быстрее!» – несколько раз подряд, словно жизнь Александра зависела от того, насколько быстро станет действовать Пьерсон.
Пьерсон чувствовал на себе взгляды толпившихся вокруг тела солдат. Он расставил носилки, на которых три последние ночи спал Александр. Потом опустил их рядом с телом и, взглянув на Майа, снова нагнулся.
– Нет, – сказал Майа, – бери за ноги.
Пьерсон обошел тело кругом. Он увидел, как Майа наклонился, взял в обе руки голову Александра и, подперев ее коленом, схватил покойника за плечи. Пьерсон напряг все свои силы, и лишь поэтому ему удалось не выронить тело, когда они вместе с Майа клали его на носилки.
– Осторожнее! – сказал Майа.
Он положил голову на носилки, пристроил ее к шее.
– Готов? – спросил он Пьерсона.
– Да, – ответил Пьерсон.
– Большой какой да тяжелый, – сказал кто-то из солдат. – Тебе ни за что его не дотащить, куда ж тебе, такому тощему. Хочешь, я на твое место встану?
– Нет, – сквозь стиснутые зубы процедил Пьерсон.
– Ступай впереди, – сказал Майа. – Да нет, не так. Повернись ко мне спиной.
Пьерсон присел на корточки, взялся за ручки носилок и поднял их. И сразу же огромная тяжесть пригнула его к земле. Шел он спотыкаясь. Солдаты расступались перед ним. За спиной он услышал голос Майа:
– Скажешь, когда захочешь остановиться.
Останавливались они несколько раз. В висках у Пьерсона гулко стучало, и ему никак не удавалось прочесть молитву.
Носилки они поставили между фургоном и оградой санатория. И тут Пьерсон опустился на колени возле тела и начал молиться. Майа так и остался стоять. Он глядел на голову Александра, на склоненную у его колен шею Пьерсона. Хрупкую шею, худенькую, как у мальчишки. Майа направился в сторону парка, сделал несколько шагов, закурил сигарету. Так он и ходил взад и вперед несколько минут.
Когда он вернулся к фургону, Пьерсон уже сидел на своем обычном месте. Рядом с ним стоял Пино.
– Я только что узнал, – говорил он. – Совершенно случайно. Какой-то парень рядом рассказал. Высокий такой тип, говорит, с черной бородой, курчавый, голову ему оторвало. Начисто. Меня как будто что ударило. Я сразу же подумал, это он. Я…
– Замолчи! – сказал Майа.
Он сел и стал глядеть на Александра. Было трудно видеть тело с оторванной головой. Не знаешь, в сущности, на что следует глядеть – на тело или на голову.
– Это я должен был идти вместо него.
Пьерсон поднял глаза.
– Если бы ты не разбил колено, – сказал он, помолчав, – ты успел бы сходить, пока снаряд еще не разорвался.
– Если бы! – сказал Майа. – И если бы я не опоздал к обеду, и если бы я пошел в первый раз! Если бы! Если бы! Если бы – я тебе десятки если бы назову.
– Ты же не мог предвидеть, – сказал Пьерсон, – просто так получилось, и все.
Майа пристально поглядел на него.
– Да, – сказал он протяжно, – так получилось.
Он обхватил голову руками и замолчал.
Пино откашлялся и спросил:
– Вы над ним сидеть будете?
– Ты что, совсем спятил? – сказал Майа.
Пьерсон удивленно моргнул. И голос и интонации напомнили Александра. И слова были именно те, какие бы сказал в подобном случае Александр. «Нет, – подумал убежденно Пьерсон, – нет, он не умер. Неправда, что он умер. Даже „здесь“ он не умер. Даже „здесь“.
– Я крест сделаю, – сказал Пино.
Майа поднялся.
– Не надо. Если мы поставим на могиле крест, они после войны выроют тело и перенесут его на их мерзкое военное кладбище. У, сволочи, – без перехода добавил он дрожащим от гнева голосом. – Даже мертвого они в покое не оставляют.
– Что же будем делать? – спросил Пино.
– Похороним его под деревом, и все.
Он посмотрел на Пьерсона.
– Пойдем?
– Прямо сейчас? – с оскорбленным видом спросил Пино.
– Да, – сказал Майа. – Прямо сейчас.
Пьерсон тоже поднялся.
– Я не посмотрел его бумажник. Подумал, может быть, ты захочешь этим заняться.
– Ох, ради самого господа, займись сам, сам! Ты же знаешь, что в таких случаях полагается писать.
Они похоронили Александра под деревом, под последним деревом справа, если стать лицом к санаторию… Даже яму не пришлось рыть. У самого подножия дерева они обнаружили что-то вроде траншеи, правда, ее еще не совсем кончили рыть, и они решили, что она подойдет. Они чуть углубили яму, расширили ее и вырубили несколько корней, чтобы носилки прошли свободно и плотно прилегли к земле. Потом Майа спрыгнул в ров, поставил ноги по обе стороны носилок и прикрыл тело шинелью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67