Вы, конечно, знаете, что наши идиоты из Государственной Думы даже комиссию создали для поиска и извлечения из земли шпионского телефонного кабеля, проложенного от Царского Села - из кабинета царя в Александровском дворце до Берлина - прямо в кабинет кайзера Вильгельма! Ну, хорошо, это депутаты - им по должности положено быть слабоумными. Но - газеты!.. Но - образованная публика!.. Либералы наши, кадеты и октябристы - европейцы, можно сказать! Поневоле решишь, что они избраны в Думу представителями всех душевнобольных России. Требуют срочно выкопать кабель, предъявить как вещественное доказательство народу, а царя с царицей - в Шлиссельбург, в крепость! Поняли, наконец, наши народные защитники, почему Россия почти перестала производить патроны и снарядные гильзы: не стало меди, вся медь империи ушла на шпионский кабель!.. - Терещенко хотел плюнуть себе под ноги, но передумал. - Так что получается, что никто нигде несчастных Романовых не ждет! А ведь Англия была бы лучшим вариантом... Тем более, говорят, что и материально, с точки зрения состояния, у Николая Александровича есть там на что опереться... - он тяжело вздохнул.
Посол оставил слова министра без комментариев. Есть, конечно, Романовым на что опереться, - он слышал тоже не раз. Но тема скользкая, двусмысленная и вообще запретная.
Терещенко был совершенно растерян и решительно не знал, что теперь делать. Проводив Бьюкенена до двери, министр велел своему секретарю-машинисту, который в приемной с бешеной скоростью трещал на «ремингтоне», немедленно соединить его с председателем Временного правительства князем Львовым.
- Ваше сиятельство! - сказал он, услышав в трубке басистое и сочное: «Львов на проводе!», но тут же спохватился - титулы в России отменены. Сразу не привыкнуть. - Георгий Евгеньевич, Терещенко беспокоит. Добрый день. Прошу принять меня. Как можно скорее. Имею чрезвычайные сведения из Лондона.
Услышав, о чем речь, председатель заявил, что нужно немедленно созывать кабинет.
Немедленно не получилось. Лишь к двум часам ночи Львову удалось собрать совещание правительства, да и то в половинном составе. В малахитовую столовую Зимнего дворца, кроме Львова и Терещенко, пришли только Керенский, Некрасов и Гучков.
Обсуждение телеграммы Бальфура длилось до четырех утра и переросло в дискуссию. В итоге были выдвинуты два предложения. Первое сформулировал Гучков: судить Николая военно-полевым судом за измену, сиречь, за отказ от исполнения обязанностей главнокомандующего, что в условиях военного времени является дезертирством. И расстрелять изменника в течение двадцати четырех часов. Желательно вместе со всей семьей и другими представителями династии. Она должна исчезнуть навсегда из истории России. Таковы требования революционного момента.
- Постойте, Александр Иванович, - подал густой бас князь Львов. - Какая измена, спаси Боже? Разве не вы с Шульгиным всего несколько месяцев назад уговорили царя отречься от престола, а значит, и оставить пост Главковерха? Воленс-ноленс получается, что и вас с Шульгиным надо судить, - по крайней мере, за подстрекательство к измене. Мне кажется, что вами сейчас просто овладевают известные эмоции. Всем известно ваше... м-м-м... особенное отношение к бывшему государю.
- Нет! Это ошибка… ваша ошибка, князь. Трагическая ошибка! - с жаром возразил полусумасшедший Гучков. - Никаких особенных эмоций в этих обстоятельствах у меня нет и быть не может! Мое отношение к бывшему царю вы знаете - это отношение революционера к реакционеру. И в Могилеве, ваше сиятельство, в Ставке, я и гражданин Шульгин всего лишь описали царю положение в России. Мы просто предоставили ему точную информацию, тем и ограничивались наши полномочия. Однако царь нас потряс. Он был в полном неведении относительно жизни русского народа. Он многого просто не знал. Он не представлял себе вообще, что творится в стране. Он позволил себе быть преступно неосведомленным. Император был так далек от окружающей действительности, словно только вчера свалился с Луны. Но при этом обращаю ваше внимание - окончательное решение об отречении Романов принимал сам. Он и манифест подписал еще до нашего приезда. Потому он и должен нести всю полноту ответственности. Где вы здесь увидели подстрекательство?.. Если последовать вашей логике, ваше сиятельство глубокоуважаемый Георгий Евгеньевич, то за подстрекательство нужно расстрелять, прежде всего, всех командующих фронтами и флотами во главе с великим князем Николаем Николаевичем. Ведь это они, а не мы, ультимативно потребовали от Николая немедленного отречения. Еще раз подчеркиваю - все это тоже состоялось до нашего прибытия. Вот как все было! - и Гучков, дико сверкая глазами, стукнул кулаком по малахитовой столешнице.
- Ну да, конечно, гражданин военминистр, - фыркнул Некрасов. - Все знают, как вы со своими однопартийцами готовили покушение на царскую семью еще в девятьсот десятом году… Поезд взорвать на царскосельской ветке! А? Каково? Чем вы в таком случае отличаетесь от эсера и провокатора Азефа?
Гучков принял трагическую позу: десница к небу, шуйца - в сторону Некрасова.
- Как вы можете, гражданин Некрасов? - прошептал он. - Ведь поезд не взорвался! И не надо меня путать с великой княгиней Марией Павловной! Это она приставала с ножом к горлу и ко мне и даже к Родзянке: «Надо немедленно ликвидировать царицу! Немедленно!» Я не знал, куда от нее деваться.
- Неужели? - поразился Львов. - Мария Павловна? «Михень»?*
- Она! Слово чести. Да вот и Родзянко может подтвердить.**
Князь Львов поморщился и потер переносицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47