Рассмотренная таким образом собственная динамика литературной эволюции решила бы дилемму критериев отбора: учету здесь подлежит произведение, понятое как новая форма в литературном ряду, а не самовоспроизводство "сниженных" форм, художественных приемов и жанров, отодвигаемых на периферию, до той поры пока они вновь не станут "ощутимыми" благодаря новому моменту эволюции. Наконец, формальный проект истории литературы, понятой как "эволюция" и, вопреки общепринятому смыслу этого понятия, исключающей любой разворот, который приравнивал бы историческое значение произведения к его художественному характеру или "эволюционное значение" к характеристике литературного явления, предполагает (как и тезис о том, что художественное произведение воспринимается на сроке других произведений) инновацию в качестве решающего признака. Формальная теория "литературной эволюции", бесспорно, является одним из наиболее значительных подходов к обновлению истории литературы. Понимание того, что исторические изменения и в области литературы разыгрываются внутри системы, попытка функционального определения литературного развития и, не в последнюю очередь, теория автоматизация - это достижения, которые необходимо сохранить, несмотря на то, что односторонняя канонизация изменения у формалистов требует поправки.
Критика уже в достаточной мере показала слабые стороны опоязовской теории эволюция; чтобы объяснить развитие литературы, простой противоположности или эстетической вариации недостаточно; вопрос о направлении движения литературных форм остается у опоязовцев без ответа; инновация сама по себе еще не образует художественного качества, и, наконец, простое отрицание прямой связи между литературной эволюцией и существенным изменением не отменяет проблемы. На этот последний вопрос дает ответ мой XII тезис; остальные же вопросы требуют дополнить дескриптивную теорию литературы формалистов рецептивной эстетикой, выйдя, таким образом, в плоскость исследования исторического опыта, включающего, наряду с прочим, историческую позицию современного наблюдателя и, соответственно, историка литературы.
Описание литературной эволюции как непрерывной борьбы нового со старым либо как смены периодов канонизации и автоматизации форм сводит историчность литературы к одномерной актуальности ее изменений, ограничивая их восприятием все богатство исторического понимания. Между тем изменения литературного ряда становятся исторической последовательностью только тогда, когда противоположность старой и новой форм дает возможность понять, чем она специфически опосредуется. Это опосредование, которое объединяет переход от старой формы к новой во взаимодействии произведения и реципиента (публики, критиков, новых творцов), как шаг от события прошлого к постепенной рецепции, методически может быть схвачено в той формальной или содержательной проблеме, "которую ставит и оставляет после себя каждое произведение искусства в качестве горизонта возможных после него решений". Простое описание измененной структуры и новых художественных приемов, использованных в произведении, не обязательно выводит на эту проблему, почему и вопрос о функции произведения в историческом ряду не встает. Чтобы его поставить, иначе говоря, чтобы осознать оставленную произведением прошлого проблему, ответом на которую явилось новое произведение в историческом ряду, интерпретатор должен ввести в игру собственный опыт, так как горизонт старой и новой формы, проблемы и ее разрешения может быть вновь понят, только будучи опосредован современным горизонтом рецепции произведения. История литературы, понятая как "литературная эволюция", предполагает, что в историческом процессе эстетической рецепции и производства (включая современность исследователя) все формальные противоположности или "дифференциальные качества" находят свое опосредование.
Рецептивно-эстетический подход не только возвращает "литературной эволюции" утраченное направление, делая местонахождение историка литературы "точкой схода" - но не целью! - процесса. Он также открывает взгляду временные глубины литературного опыта, делая очевидной меняющуюся дистанцию между актуальным и потенциальным значением литературного произведения. Это подразумевает, что художественный характер произведения, смысловой потенциал которого формализм редуцировал до инновации как единственного ценностного критерия, ни в какой мере не должен быть воспринят в горизонте своего первого появления сразу и целиком (не говоря уж о том, чтобы исчерпаться чистой противоположностью старой и новой формы). Дистанция между первым актуальным восприятием произведения и его потенциальными значениями, или, иначе говоря, сопротивление, которое новое произведение оказывает ожиданиям своей первой публики, может быть столь велико, что требуется длительный процесс рецепции, постепенно добирающий значения, не ожидавшиеся или отсутствовавшие в горизонте первичного восприятия. При этом может случиться, что потенциальное значение произведения останется непонятным до тех пор, пока "литературная эволюция" не достигнет (в актуализации прежней формы) того горизонта, который только и позволяет найти ключи к не понятой ранее форме. Так, только "темная лирика" Малларме и его школы подготовила почву для возвращения к давно уже не замечаемой и поэтому забытой барочной поэзии, в особенности для филологической реинтерпретации и "воскрешения" Гон-горы-и-Арготе. Примеров того, что новая литературная форма может открыть доступ к забытой литературе, можно назвать много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20