ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
В полемике о современных литературных явлениях он принимает участие в лучшем случае как пассивный читатель, паразитируя, таким образом, на языке той самой критики, которую втайне и презрительно считает "ненаучной".
Итак, что бы следовало сделать сегодня истории литературы, которая - если развить классическое шиллеровское определение интереса к истории - пока еще не в силах предложить "мыслящему наблюдателю" что-либо поучительное, "деятельному мирянину" - какой-либо образец для подражания, "философу" - важные открытия, а читателю - "источник благороднейшего наслаждения"?
II
Цитаты обычно взывают к авторитету, санкционирующему следующий шаг научной рефлексии. Но они также могут напомнить старую постановку вопроса, показывая, что ставший уже классическим ответ недостаточен, что он сам, в свою очередь, стал историей и требует от нас обновления вопроса и нового решения. То, как Шиллер ответил на собственный вопрос "Что такое всеобщая история и с какой целью ее изучают?", поставленный в его невской речи по случаю вступления в должность 26 мая 1789 г., имеет значение не только для трактовки истории немецким идеализмом. Этот ответ облегчает критическое рассмотрение истории нашей дисциплины. Он проясняет ожидания, с которыми история литературы XIX века, соперничая с общей историографией, стремилась выполнить завещание идеалистической философии истории. Вместе с тем он позволяет понять, почему познавательный идеал "исторической школы" повлек за собой кризис и упадок истории литературы.
Главным свидетелем для нас может быть Гервинус Он был не только создателем первой научной "Истории поэтической национальной литературы немцев" (1855-1842), но и первым и единственным филологом - автором исторического учения. В его "Основах истории" центральная идея работы Вильгельма фон Гумбольдта "О задаче историка" 11821) разворачивается в теорию, с помощью которой Гервинус (в другой работе) обосновал высокую задачу истории художественной литературы. Историк литературы становится историографом только тогда, когда, изучай предмет, находит в своем материале "одну основную идею, которая пронизывает, отмечает и связывает с мировыми событиями именно взятый им для рассмотрения ряд событий". Эта ведущая идея (для Шиллера общий телеологический принцип, позволяющий понять мировое историческое развитие человечества) прогладывает уже в отдельных высказываниях "Идеи национальной индивидуальности" Гумбольдта. Однако Гервинус, усвоив этот "идеальный способ объяснения" истории, незаметно подчиняет "историческую идею" Гумбольдта интересам национальной идеологии: национальная история немецкой литературы должна продемонстрировать, как те "разумные идеалы, которые греки предложили человечеству в качестве ориентиров и к которым именно немцы по природе своей были изначально склонны, оказались вновь избраны ими сознательно и свободно". Универсальная идея философии истории Просвещения распалась на множество историй национальных индивидуальностей и выродилась в конце концов в литературный миф о немцах, призванных быть истинными наследниками греков, "которым одним только и дано воплотить в действительность эти идеи во всей их чистоте".
Ход мысли, описанный на примере Гервинуса, - явление, типичное не только для духовкой истории XIX в. Он содержит методологические посылки, ставшие явными и для истории литературы, и для историографии в целом в тот момент, когда историческая школа окончательно отказалась от телеологической модели истории, свойственной идеалистической философии. Если решение, предложенное философией истории, когда ход событий понимается с точки зрения "цели, идеальной высшей точки" развития мировой истории, отбрасывалось за его неисторичностью, то как тогда могла быть понята и представлена целостность истории, которая именно в качестве целого никогда не дана? Тем самым идеал всеобщей истории становится (как показал Х.-Г. Гадамер) неудобным для историка. Историограф, писал Гервинус, "может стремиться описать лишь законченные ряды, поскольку не в силах судить о прошлом, не зная развязки событий". Завершенными же национальные истории могли считаться только тогда, когда событийный ряд увенчивался моментом национального единения в политике или национальной классикой в литературе. Однако ход истории после "развязки событий" неизбежно возвращал к прежней дилемме. В этой ситуации Гервинус, в конечном счете, вынужден делать "хорошую мину при плохой игре". В примечательном согласии со знаменитым заключением Гегеля о "конце искусства" он трактует литературу после классического периода как чистое вырождение и советует "талантам, не имеющим цели", заняться реальным миром и государством.
Сняв таким образом дилемму "конца и продолжения" истории, представитель школы историзма возвращался к работе с категорией "эпохи", поскольку "эпоху" он мог себе полностью представить и описать вплоть до "развязки событий", не оглядываясь на последующее. История, понятая как описание эпох, обещала наиболее полное осуществление методического идеала исторической школы. И когда история литературы уже не могла ограничиваться развертыванием национальной индивидуальности в литературе, она предпочитала выстраивать историю как ряд сменяющих друг друга эпох. Основное правило этого исторического метода - историк должен дистанцироваться от своего предмета и представить его в полной объективности - применимо именно к "эпохе" как самостоятельному, индивидуальному смысловому целому. Если "полная объективность" требует, чтобы историк отказался от точки зрения своей современности, то ценность и значение прошлых эпох должны осознаваться независимо от последующего хода истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Итак, что бы следовало сделать сегодня истории литературы, которая - если развить классическое шиллеровское определение интереса к истории - пока еще не в силах предложить "мыслящему наблюдателю" что-либо поучительное, "деятельному мирянину" - какой-либо образец для подражания, "философу" - важные открытия, а читателю - "источник благороднейшего наслаждения"?
II
Цитаты обычно взывают к авторитету, санкционирующему следующий шаг научной рефлексии. Но они также могут напомнить старую постановку вопроса, показывая, что ставший уже классическим ответ недостаточен, что он сам, в свою очередь, стал историей и требует от нас обновления вопроса и нового решения. То, как Шиллер ответил на собственный вопрос "Что такое всеобщая история и с какой целью ее изучают?", поставленный в его невской речи по случаю вступления в должность 26 мая 1789 г., имеет значение не только для трактовки истории немецким идеализмом. Этот ответ облегчает критическое рассмотрение истории нашей дисциплины. Он проясняет ожидания, с которыми история литературы XIX века, соперничая с общей историографией, стремилась выполнить завещание идеалистической философии истории. Вместе с тем он позволяет понять, почему познавательный идеал "исторической школы" повлек за собой кризис и упадок истории литературы.
Главным свидетелем для нас может быть Гервинус Он был не только создателем первой научной "Истории поэтической национальной литературы немцев" (1855-1842), но и первым и единственным филологом - автором исторического учения. В его "Основах истории" центральная идея работы Вильгельма фон Гумбольдта "О задаче историка" 11821) разворачивается в теорию, с помощью которой Гервинус (в другой работе) обосновал высокую задачу истории художественной литературы. Историк литературы становится историографом только тогда, когда, изучай предмет, находит в своем материале "одну основную идею, которая пронизывает, отмечает и связывает с мировыми событиями именно взятый им для рассмотрения ряд событий". Эта ведущая идея (для Шиллера общий телеологический принцип, позволяющий понять мировое историческое развитие человечества) прогладывает уже в отдельных высказываниях "Идеи национальной индивидуальности" Гумбольдта. Однако Гервинус, усвоив этот "идеальный способ объяснения" истории, незаметно подчиняет "историческую идею" Гумбольдта интересам национальной идеологии: национальная история немецкой литературы должна продемонстрировать, как те "разумные идеалы, которые греки предложили человечеству в качестве ориентиров и к которым именно немцы по природе своей были изначально склонны, оказались вновь избраны ими сознательно и свободно". Универсальная идея философии истории Просвещения распалась на множество историй национальных индивидуальностей и выродилась в конце концов в литературный миф о немцах, призванных быть истинными наследниками греков, "которым одним только и дано воплотить в действительность эти идеи во всей их чистоте".
Ход мысли, описанный на примере Гервинуса, - явление, типичное не только для духовкой истории XIX в. Он содержит методологические посылки, ставшие явными и для истории литературы, и для историографии в целом в тот момент, когда историческая школа окончательно отказалась от телеологической модели истории, свойственной идеалистической философии. Если решение, предложенное философией истории, когда ход событий понимается с точки зрения "цели, идеальной высшей точки" развития мировой истории, отбрасывалось за его неисторичностью, то как тогда могла быть понята и представлена целостность истории, которая именно в качестве целого никогда не дана? Тем самым идеал всеобщей истории становится (как показал Х.-Г. Гадамер) неудобным для историка. Историограф, писал Гервинус, "может стремиться описать лишь законченные ряды, поскольку не в силах судить о прошлом, не зная развязки событий". Завершенными же национальные истории могли считаться только тогда, когда событийный ряд увенчивался моментом национального единения в политике или национальной классикой в литературе. Однако ход истории после "развязки событий" неизбежно возвращал к прежней дилемме. В этой ситуации Гервинус, в конечном счете, вынужден делать "хорошую мину при плохой игре". В примечательном согласии со знаменитым заключением Гегеля о "конце искусства" он трактует литературу после классического периода как чистое вырождение и советует "талантам, не имеющим цели", заняться реальным миром и государством.
Сняв таким образом дилемму "конца и продолжения" истории, представитель школы историзма возвращался к работе с категорией "эпохи", поскольку "эпоху" он мог себе полностью представить и описать вплоть до "развязки событий", не оглядываясь на последующее. История, понятая как описание эпох, обещала наиболее полное осуществление методического идеала исторической школы. И когда история литературы уже не могла ограничиваться развертыванием национальной индивидуальности в литературе, она предпочитала выстраивать историю как ряд сменяющих друг друга эпох. Основное правило этого исторического метода - историк должен дистанцироваться от своего предмета и представить его в полной объективности - применимо именно к "эпохе" как самостоятельному, индивидуальному смысловому целому. Если "полная объективность" требует, чтобы историк отказался от точки зрения своей современности, то ценность и значение прошлых эпох должны осознаваться независимо от последующего хода истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20