— Я очень рад, — нарушил наконец молчание император, — что между двумя Отцами возник серьезный и принципиальный спор. Я их обоих поздравляю, независимо от того, кто из них победит и кто потерпит поражение. Я надеюсь, что они оба помогут нам сегодня найти истину.
После этого Бонапарт поднялся с места и обменялся с Отцами торжественным рукопожатием.
Отец водородной бомбы имел вид чрезвычайно солидный и представительный. На нем был фрак, но ботинки не черные, как полагалось, а коричневые. Он попросил прощения и объяснил: в последние минуты, когда он уже одевался, чтобы идти во дворец, выяснилось, что черные ботинки ему тесноваты, а он хотел бы чувствовать себя во всех отношениях свободно, доказывая собравшимся свою правду.
Отец атомной бомбы был полная ему противоположность. Он был невысок и тщедушен и тоже во фраке. Он поднялся и сказал:
— Я прошу принести мне коричневые ботинки, потому что в противном случае у меня будет хоть и малое, но все-таки преимущество по отношению к моему коллеге. Я хочу, чтобы он находился в равных со мной условиях.
Слово это было встречено всеобщим одобрением. Во дворце начали искать коричневые ботинки. Наконец таковые были найдены и принесены.
— Но почему обязательно коричневые? — спросил Вильгельм Икс. — Ведь проще было принести черные — для вашего противника.
Вопрос этот был настолько логичен, что не мог не повергнуть всех в замешательство.
— Никто из вас не будет выходить из-за стола, — предложил наконец какой-то генерал, — а под столом ботинок не видно...
Выход был найден. Отцы обменялись рукопожатием и от души пожелали друг другу удачи.
Выступление Отца водородной бомбы (Хроника. Отчасти дополненная воображением)
Как вам уже известно, я обвиняю моего дорогого коллегу друга в том, что он препятствовал созданию у нас водоодной бомбы. В результате, по его вине, мы значительно отстали в этой области. Свое поведение он оправдывает следующими обстоятельствами:
а) бомбу нельзя производить по причинам моральным; процесс производства бомбы слишком рискован, и неизвестно, возможно ли ее вообще произвести;
б) с военной точки зрения это оружие обладает слишком большой разрушительной силой, и потери были бы бессмысленно велики;
в) невозможно мирное использование водородной бомбы. Верно ли я изложил ваши аргументы?
— Да, благодарю вас, - проговорил Отец атомной бомбы.
— Я понимаю, что ваши колебания и тревога были продиктованы самыми высокими человеческими чувствами. Я понимаю, что вы испытываете личную ответственность за двести тысяч жертв Хиросимы. Я понимаю эти чувства, они могли бы дать современному Шекспиру сюжет для трагедии нашего века. Не наша задача — изучение всякого рода эмоций. Но я должен отметить, что у моего дорогого друга эмоции превратились в своеобразную политическую линию.
Вдумаемся внимательно в основные его аргументы. Что ставит он на первое место? Препятствия морального порядка. Только действительно свободному человеку свойственны угрызения совести и способность применять критерии морали. Но как ученый я не могу стать на колени ни перед каким, даже самым святым чувством. Еще в школе меня учили, что совесть — это своего рода внутренний неподкупный судья, который судит наши действия, не учитывая обстоятельств и не поддаваясь влиянию временных интересов. Из этого явствует, что совесть вовсе не объективное мерило, что два человека могут один и тот же факт оценивать по-разному. Один почувствует укоры совести, а другой, напротив, будет удовлетворен и полон гордости. Известно также, что совесть — это категория моральная и ни в коем случае не научная. Я считаю гибельным для каждого научного исследования, когда к нему приступают с априорным моральным, политическим или философским предубеждением. Наука не имеет ничего общего с этими понятиями так же, как ее не интересует и религия. Это проблемы иного мира, наука по отношению к ним безразлична. Если ученый будет рассматривать научную идею сквозь очки морали, то он запутается не только как моралист, но и прежде всего как ученый.
Обращаясь к Отцу атомной бомбы:
— Может, вы чего-нибудь выпьете?
— Спасибо, мне нельзя, у меня печень больная.
— Видите ли, я буду говорить долго, и если вы ничем себя не займете, мне трудно будет продолжать. Мне будет казаться, что я уже наскучил.
— Я слушаю вас с интересом.
— Все равно, разрешите что-нибудь предложить вам. Ну хотя бы из еды... Иначе мне будет трудно вас обвинять. Я прошу помочь мне...
— Пожалуйста, пожалуйста.
— Чего бы вам хотелось? Что вам подать?
— Не беспокойтесь, я сам.
Отец водородной бомбы продолжает:
— Мы имеем дело с великим ученым, но мы часто ошибаемся, считая, что величие в одной сфере деятельности должно означать исключительное дарование и в других областях интеллектуального творчества. Наполеон Бонапарт рисует... Простите, ваше величество, но вы сами учили меня быть откровенным... Отец атомной бомбы пишет стихи. И, к сожалению, не только стихи. Он также вмешивается в политику и, что еще хуже, сваливает в одну кучу политику и физику. Это в конце концов не только его вина. Вы все знаете, что он занимал десятки весьма значительных правительственных постов, руководил атомной комиссией, говорил от имени нашей страны в Организации Объединенных Наций и выступал в качестве эксперта в конгрессе. Его приглашали университеты всего мира, еженедельно он выступал по радио и перед телеобъективами, от него требовали отзыва о вещах, в которых он ничего не понимал. Самые знаменитые люди нашего государства приглашали его и стремились узнать его мнение о Ван Гоге, о стихах, о санскритских переводах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50