Собрала все, что у меня было, продала кое-что и приехала к дочери.
Вот уже два года, как живу в Ереване. Дочь моя работает, я живу на ее иждивении. Теперь уже не хожу стирать чужое белье, только забочусь о своей дочке, готовлю обед да сторожу квартиру.
Виктория по-прежнему ходит на собрания, изредка выезжает в деревни — организовывать там женщин, обучать их грамоте.
Живу я спокойно и не слышу больше бурчания Ли- зички и ее мужа. Никто не покрикивает на меня: «Почисть ботинки, убери комнаты, вымой полы». Хоть отняли у меня моего Ерванда, но у меня Виктория... Теперь не пропаду.
Вот как все это было.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ЛЕТОПИСЦЫ СУДЕБ НАРОДНЫХ
Егише Чаренд и Стефан Зорьян...
Соседство этих имен может показаться неожиданным и даже искусственным.
Чаренц — певец и солдат революции, поэт удивительно противоречивый и вместе с тем на редкость цельный, органичный; Чаренц, испытавший в молодости влияние символистов, футуристов и, несмотря на это, ставший одним из зачинателей литературы социалистического реализма.
Зорьян — большой мастер прозы, никогда не увлекавшийся модными литературными течениями, с первых же творческих опытов избравший путь реализма, превосходный знаток армянской деревни и провинции, вдумчивый историк-романист, глубокий аналитик и тонкий психолог.
Темпераментная, страстная поэзия Чаренца покоряет необузданной энергией, мощными интонациями, она заставляет любить и ненавидеть, увлекает масштабностью и революционным порывом. Читая Чаренца, мы словно в стремительном марше проходим по дорогам истории, слышим призывную музыку Октябрьской резолюции.
Проза Зорьяна — поэтическая и философская одновременно,— в лучших своих образцах восходит к реалистическим традициям армянской классики. Пристальное внимание к внутреннему миру человека, отличное знание народного характера, народного быта, народной психологии, умение через малое, частное раскрыть большое и значительное — примечательные стороны зорьяновского дарования.
Чаренц — острый полемист, и во многих его произведениях порою сталкиваются и спорят друг с другом самые разные, а иногда и противоположные эстетические принципы.
Зорьян не столько спорит, сколько утверждает своей художественной практикой принципы реалистического изображения жизни. Его творчество развивалось именно в этом направлении.
Конечно же, Чаренц и Зорьян — не антагонисты в искусстве: в борьбе за становление армянской советской литературы они были соратниками. Главное, что их объединяло,— это искреннее стремление служить интересам трудящегося человека, способствовать его духовному и социальному раскрепощению, полному освобождению от страшного наследия прошлого — психологии рабства и, по выражению Чаренца, «жалкой химеры национальных самоограниченно- стей».
Силой слова Чаренц и Зорьян утверждают правду новой, социалистической действительности.
Эта принципиальная идейно-эстетическая общность двух замечательных деятелей армянской советской литературы позволила нам представить в одной книге сатирический роман Егише Чаренца «Страна Наири» (1922—1925) и повести Стефана Зорьяна «Председатель ревкома» (1925) и «Девушка из библиотеки» (1925).
Егише Чаренц (Егише Абгарович Согомоняи) родился в 1897 году Е городе Карее, в семье торговца коврами.
В Карее, в этом, по выражению Чаренца, «неприветливом сером городе», который был мал и немноголюден, дряхл и пылен, прошли детские и юношеские годы будущего поэта.
Когда грянула мировая война, Чаренцу было семнадцать лет.
Попав на первых порах под влияние буржуазных националистов, он полагал, что наконец наступило время, когда раз и навсегда будет разрешен «армянский вопрос», и, быть может, воскреснет, подобно легендарному фениксу, далекая, таинственная «еркир Наири» Ложная мечта привела Чаренца в 1915 году в Седьмую Добровольческую армию. В стихотворениях этого периода поэт выразил переживания души, рвущейся в «неведомую даль», к «звездной грусти» и к «горячему солнцу», но обреченной жить в тусклом мире сновидений.
Поэт варьировал мотивы глухой печали, несбыточных надежд и безграничной тоски, следуя декадентской поэтике полутонов и намеков.
1 «Страна Наири» — древнее название Армении.
В конце 1915 года Чаренц приехал в Москву. Здесь он оказался под перекрестным огнем политических лозунгов и эстетических программ символистов, акмеистов, футуристов и других представителей упадочнической литературы. Но он увидел и другое — зревший в народных массах революционный протест, их ненависть к империалистической войне и их страстную тягу к миру.
Эта большая правда жизни открыла поэту глаза на кричащие противоречия действительности, помогла ему обрести чувство исторической перспективы. И уже в другом качестве предстал перед читателями Чаренц — автор поэмы-исповеди «Дантова легенда» (1915—1916). Теперь он взволнованно повествует о том, сколь непохожими оказались его грезы на суровые будни солдатской жизни. Лирический герой поэмы — юноша-доброволец — проходит через сожженные города и села, и всюду на его пути усталые, озлобленные, бездомные люди, словно пришедшие на землю из Дантова ада.
В поэме чередуются картины страшных разрушений, страданий и неутешного горя людей, втянутых в водоворот событий первой мировой войны. Чаренц разоблачает жестокость и бесчеловечность империалистической бойни, ее преступный, антинародный характер. Война приносит смерть и разрушения, она губит миллионы невинных жизней, уродует природу человека,— таков горький вывод поэта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27