— Виктория моя сказала, чтобы я бросила пятый.
— Нет,— говорит,— пятый не стоит. Брось четвертый. Это — самый настоящий, а остальные ничего общего с нашим народом не имеют. Они фальшивые.
Вернулась домой Виктория. Рассказала я ей, что советовала мне Лизичка. Рассердилась дочка.
— Мало ли что она скажет! Фальшивая она сама и ее муж. И номер у них фальшивый!
Начала она мне толковать, почему надо голосовать за пятый номер, а потом велела:
— Иди и делай так, как я тебя научила.
И дала мне в руки какую-то бумажку, чтобы я ее бросила в ящик.
В день, когда начались выборы, я пошла в школу. На стене висят пять ящиков, у каждого сидит человек. Голосующих много, тьма-тьмущая. Наш домохозяин Михак тоже здесь.
— И ты, Аннушка, пришла? — спрашивает он меня.— Какой у тебя номер?
Я показала ему номер, который держала в руке. Он взял его и выбросил вон.
— Это,— говорит,— ерунда, глупости! На, возьми, опусти вот этот.
И дал мне другую бумажку. Народу было много, и я постеснялась сказать, что мне велела сделать Виктория.
«Ну и черт с ними,—подумала я,— мир не перевернется, если я брошу эту или другую бумажку в ящик! Дайка лучше я ее брошу поскорее да пойду по своим делам».
Когда Виктория узнала обо всем, сильно рассердилась.
— Ты голосовала за своего врага. Не разбираешься в том, что для тебя плохо, что хорошо.
— А почему? — спрашиваю.— Какой там враг? Должна была бросить номер в ящик, ну и бросила. Какая разница?
— Очень даже большая разница. Ты должна была голосовать за того, кто мог бы заботиться о тебе, стать твоим защитником.
— Эх,— говорю,— бог отнял у меня моего защитника с того самого дня, когда ушел мой Ерванд. Кому теперь какое дело до меня? Кто станет моим защитником?
А она:
— Нет, ты ошибаешься, пятый номер защищает таких, как ты.
— Ничего не понимаю!
— Ну, а если не понимаешь, нужно слушать понимающих.
Поссорилась со мной, расстроилась, что я не послушалась ее.
...Теперь она по утрам, чуть свет, вставала и бежала на вокзал. Вернется оттуда, чаю не попьет как следует — и опять в библиотеку.
— Послушай,— спрашиваю,— дочка, что ты повадилась ходить на вокзал?
— Для библиотеки получаю газеты и книги.
— Ты же говорила, что вы получаете их почтой.
— А теперь часть получаем по железной дороге.
Но я заметила, что она бумаги, которые приносила с вокзала, оставляет дома и без них идет в библиотеку, и я как-то спросила ее:
— А почему ты эти бумаги не берешь с собой?
— Пока что пусть останутся здесь,— ответила она.— После возьму.
Иногда с вокзала Виктория возвращалась с кем-нибудь из «своих».
— Мама, познакомься. Мой товарищ, такой-то.— А потом тут же добавляла:—Товарищу негде спать. Он будет ночевать у нас.
Ну, что мне оставалось делать? Стелю постель, достаю чистые простыни, кладу подушки из приданого Виктории. «Пускай,— думаю,— им будет хорошо. И они ведь дети своих матерей, и они, может быть, привыкли к мягкой подушке. Что ж из того, что сегодня они на чужбине?» Переночуют парни и чуть свет уходят.
— Куда же они ушли? — спрашиваю у Виктории.
— В соседнее село,— отвечает,— уехали.
Не проходило и недели, чтобы кто-нибудь из них опять не появлялся у нас. Виктория передавала им бумаги, принесенные с вокзала, и люди эти уезжали. Вскоре я стала примечать, что они заняты каким-то тайным делом. Все шепчутся меж собой, приходят поздно вечером, когда на дворе совсем уже темно, а уходят чуть свет, когда соседи еще спят.
Уходя, оглядываются по сторонам, чтобы проверить, не видит ли их кто.
«Нет,— думаю,— все это кончится плохо. Нагрянет беда».
Так оно и случилось.
То, о чем я хочу рассказать, случилось первого мая. Скажу прямо: до этого я и не знала совсем, что Первое мая — праздник. Чего только не было в этот день, боже мой!
В то памятное утро какие-то два человека вызвали Викторию. Она их пригласила войти. Вошли, оба молоденькие, в блузах. Спросили про знамя. Я и забыла сказать, что за несколько дней до того Виктория принесла красную материю и целых два дня возилась с ней, Вырезала буквы из белой материи и наклеила их на красную, получились слова: «Да здравствует революция!» Получились такие ясные, хорошие буквы, что лучше не могло быть. Парнишкам знамя очень понравилось, они то и дело повторяли:
— Молодец, Виктория, замечательно у тебя вышло!
А Виктория, когда хвалили ее, смущалась всегда, краснела. Так и на этот раз — застеснялась и заторопила:
— Ну-ну, много не разговаривайте, теперь не время. Скорее несите знамя, только не развертывайте. Я сейчас же вслед за вами пойду.
Парни сложили знамя и вышли.
— Куда это они понесли его? — спрашиваю у дочери.
— Нужно для сегодняшнего праздника.
В первый день, когда она трудилась над материей, я ничего не спросила. Мне казалось, что она делает это для библиотеки, потому что, после того как сбросили царя, Виктория два раза вышивала знамена для библиотеки. Но на этот раз парни унесли его почти тайком, и мне захотелось узнать, в чем тут дело.
— А что за праздник такой Первое мая, Виктория?
— Первое мая — это праздник всех трудящихся. Его празднуют рабочие всего мира. Сегодня во всех городах Европы и Америки рабочие выходят на улицу.
— Ну хорошо, а в нашем эчмиадзинском календаре указан этот праздник?
— А зачем монахам указывать этот праздник у себя в календаре? Они помещают там праздники своих несуществующих святых, чтобы обманывать народ.
— Замолчи,— говорю,— не греши, дочка, ты еще молода! Что значит: «несуществующие святые»? Монахи, значит, по-твоему, такие глупые люди, что напишут в календаре выдуманные праздники?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27