Некоторое время слышались лишь невнятное бормотанье да приглушенный шепот, как шорох листьев в лесу под дуновением ветерка. Потом и он смолк, и наступила мертвая тишина. Так в природе все вокруг замирает перед бурей.
Пока священник читал заупокойную молитву, Джек Кетч, грубый возница, подхватил конец пеньковой веревки, болтавшейся за спиной капитана Гейнора. Раскрутив веревку, он ловко забросил ее конец за балку, поймал его и стянул узлом. Миг спустя, уже на козлах, он хлестнул кнутом коня и пустил его в галоп по проходу в толпе, проложенному солдатами.
Капитан Гейнор обнаружил, что остался в повозке один. Священник куда-то исчез, капитан не заметил, когда это произошло. Вокруг повозки снова бушевала толпа — орала, ругалась, хохотала, но что удивительно, никто больше не обращал внимания на капитана. Повозка с грохотом катилась вперед, грохот все усиливался, и капитан с удивлением отметил, что ротозеи, не успевавшие отскочить в сторону, попадали под колеса. Они-то и оглушали его ругательствами и проклятиями.
Вскоре шум голосов утих. Толпа осталась позади, у мрачного сооружения. Они выехали в открытое поле. Грохот колес постепенно заглох: теперь повозка катилась по изумрудно-зеленой траве. Гейнор вдруг ощутил, что веревка больше не стягивает ему руки, это было столь же таинственно, как и исчезновение священника. Капитан никак не мог припомнить, когда же ему развязали руки.
Обернувшись, капитан увидел перед собой на козлах неподвижную фигуру возницы в потрепанной треуголке и порыжевшем черном плаще. Он все еще курил короткую глиняную трубку, и дымок от нее поднимался колечками вверх. Капитана поразило его подчеркнутое безразличие к узнику.
Повозка, мягко покачиваясь, ехала по аллее. Деревья по обе стороны аллеи были усыпаны невиданными цветами, все вокруг залито солнечным светом. Между деревьями показалось озерцо, и солнце, отразившись в его зеркальной глади, на мгновение ослепило капитана.
Вдруг его осенило: раз Джек Кетч проявляет такое безразличие к нему и других препятствий нет, почему бы ему не убежать? Он перекинул ногу через заднюю загородку и легко спрыгнул на землю.
А повозка катилась все дальше по бесконечной аллее. Капитан видел, как она с поразительной быстротой исчезала вдали. И когда она превратилась в едва заметную точку, капитан свернул в проход между деревьями, туда, где солнце, отражаясь в воде, невыносимо больно резало глаза, и пошел ему навстречу. Кругом, как зеркало, сверкала вода. Наконец он различил впереди мостик и направился к нему. Он шел по мосту, прикрыв глаза, чтобы защитить их от ослепительного света, но все равно чувствовал неистовый блеск солнца сквозь веки. Открыв глаза, Гейнор вдруг понял, что идет по мостику из грубо отесанного камня в Монастырскую ограду. «Странно, — подумал он, — раньше я не замечал, какая полноводная река течет под мостом». Потом он перестал удивляться чему бы то ни было: перед ним стояла сияющая Дамарис, протягивая к нему руки.
Гарри Гейнор с радостным криком кинулся к любимой и упал в ее объятия.
— Мой дорогой, — сказала она, — почему ты надолго оставил меня наедине с горькими мыслями?
Гейнор хотел ответить, но руки Дамарис так крепко обвились вокруг его шеи, что он не мог ничего сказать. Она душила его. Если бы он мог вымолвить хоть слово, он бы остерег Дамарис. И хотя удушающие объятия причиняли ему боль, он не делал попыток освободиться. Ему было так хорошо с ней, и он очень, очень устал. Гарри еще сильней прижался к ее груди. Им овладела сильная дремота, и он уснул...
Меж двух столбов тихо покачивалось тело капитана Гейнора, будто колеблемое легким летним ветерком. Площадку у основания виселицы ограждала цепочка солдат в красных мундирах и в высоких шапках. Уже давно перестали бить барабаны.
Прозвучало резкое слово команды, и мушкеты взлетели на плечо. Еще одна команда — и солдаты построились по четыре в шеренге. Раздалась барабанная дробь. Красные мундиры быстро прошли сквозь возбужденную толпу.
Зрелище закончилось.
Площадку перед виселицей, освобожденную солдатами, в мгновение ока заняло с полдюжины головорезов. Толпа хлынула за ними к виселице, как вода, прорвавшая дамбу. Тут же, в толпе, двигалась телега.
Самый рослый из компании, зажав в зубах нож, вскарабкался на столб и перекинул ногу на перекладину, с которой свисало тело капитана Гейнора. Он перерезал веревку. Тело упало на руки его помощников. Двое из них тут же потащили его прочь. Другие локтями и ругательствами прокладывали им путь в толпе. Добравшись до телеги, они бросили в нее безжизненное тело. Один из головорезов прыгнул следом. Кучер щелкнул хлыстом и грязно обругал стоявших на его пути людей. Те нехотя расступились, и телега вклинилась в толпу.
Неподалеку от площадки виднелся фаэтон [Фаэтон — легкая коляска с откидным иерхом] . Из него за казнью наблюдал пожилой человек. Лицо его было бледно, глаза исполнены муки. Его скорбь, несомненно, повлияла на людей, стоявших возле фаэтона: они вели себя довольно сдержанно. Зевакам, разумеется, не нравилось вынужденное молчание, оно отравляло им удовольствие от редкого зрелища. Но, испытывая некоторую досаду, они тем не менее были словно околдованы горестным видом старика.
Когда тело сняли с виселицы и потащили прочь, сэр Джон Кинастон, — а это был он, — вдруг словно опомнился от забытья. Вскрикнув, он потянулся дрожащей рукой к дверце экипажа. Некоторое время он беспомощно шарил впотьмах, потом наконец отворил дверцу и соскочил на землю. Рев толпы заглушил его слабый крик. Сэр Джон тщетно пытался пробиться сквозь толпу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80