Карлсен, сидящий скрестив ноги на постели, покачал головой.
— Я этого не говорил. Завладеть они, очевидно, могут кем угодно — силой или хитростью. Только здорового человека им приходится под благовидным предлогом уничтожать. Первых своих жертв они, видно, так именно и убрали — того же Клэппертона.
— А премьер-министр? — спросил Фаллада.
— Я… ох, не знаю. В голове не укладывается, и все же… что-то в нем такое есть. — Он, нахмурившись, изучал дно стакана. — Не только в нем, во всех политиках: некая способность к двоемыслию. Они не могут себе позволить быть честными, как большинство людей. Вся эта постоянная верткость, уклончивость…
— Напомнить? Политиканство — вот как это называется.
— Пожалуй. То же самое я замечал и за многими священниками: ощущение такое, что они — профессиональные лжецы. Или, по крайней мере, жертвы собственного двуличия. — Он неожиданно оживился. — Да, именно. Двуличные легче всего и поддаются вампирам. Люди, у которых правое полушарие действует обособленно от левого. Вот именно такое впечатление у меня от Джемисона. Человек, который и сам не знает, искренне он говорит или нет.
Оба замолчали, каждый погрузился в свои мысли. Фаллада потягивал виски.
— А если их действительно ничем не взять, что тогда? — спросил он. — Если их никак не выдворить с Земли? Надо ведь и такую возможность учитывать, — добавил он, не дождавшись ответа от Карлсена. — В мире полно преступников-психопатов. Ловим одного — они тут же в другого. Ты так не думаешь?
У Карлсена глубоко в сознании опять мелькнул проблеск, после чего все сразу же растеклось и возникло ощущение нереальности.
— Не знаю я, — выговорил он. — Просто не знаю.
Фаллада поднялся.
— Ты устал. Спи, не буду мешать. — И, взявшись уже за дверную ручку, приостановился. — А все-таки подумай. Может, есть какая-то возможность установить что-то вроде связи с этими существами? Мы теперь знаем, что им не обязательно убивать людей, чтобы получить пропитание. Взять этого, Прайса. У меня такое впечатление: он давал свою энергию с превеликим удовольствием. И снова отдаст, лишь бы занырнуть еще раз в постель с той бабенкой… Надо бы взять это на заметку.
— Ладно, — улыбнулся Карлсен. — Обещаю взять.
— Спокойной ночи, — сказал Фаллада. — Если нужен буду — я в соседней комнате.
Он тихо вышел, Карлсен прошел к двери, щелкнул язычком замка. Слышно было, как Фаллада возится за стенкой; затем шум воды в умывальнике. Карлсен залез в постель и выключил свет. Фаллада был прав: он устал. Но стоило закрыть глаза, как ощутилась непонятная раздвоенность. Вот он, казалось бы, в кровати, думает о планах на завтра, но какая-то его часть в то же время отстранена и смотрит на него, Карлсена, как на незнакомца. И холодом, отчуждением повеяло вновь. Наконец бренное тело стало втягиваться в омут дремоты, на что равнодушно взирал отстраненный ум. Спустя секунду все кануло.
Сознание возвращалось как свет, цедящийся через темную толщу воды. Олоф лежал в полусне, окруженный укромным, оберегающим теплом, как в утробе. Глубокая, блаженная раскрепощенность… и время утратило бег. И тут-то он осознал, что пришелица здесь. И впрямь, она находилась возле, на кровати — грациозная блондинка, которую он последний раз видел в ИКИ. Она была в каком-то тонком, полупрозрачном одеянии. Карлсен был достаточно в себе, чтобы понять: такое невозможно, ее тело осталось в Гайд-парке. Она же, чуть повернув голову, отозвалась полуулыбкой и тихонько покачала головой. Карлсен помнил, что глаза у него закрыты, так что все это должно происходить вроде как во сне. Хотя и на сон не похоже: все видится неколебимым и достаточно достоверным.
Ее руки вкрадчиво потянулись под пижаму; на солнечном сплетении Карлсен ощутил прохладные кончики пальцев. В нем шевельнулось желание. Рука женщины ослабила поясной шнурок и скользнула ниже. Одновременно у себя на губах он ощутил мягкую сладость ее губ; кончиком языка она приоткрыла ему рот. Руки Карлсена лежали по бокам, как плети, он не находил в себе силы ими шевельнуть. Опять закралось сомнение, не сон ли это, но определить никак не удавалось.
Она не изъяснялась словами, но чувства передавались напрямую. Она предлагала себя, внушая, что стоит лишь пожелать — и она готова отдаться. Ее пальцы вкрадчиво скользили по телу, воспламеняя нервы; те отзывались, подобно кристаллам, отражающим свет. Олоф никогда еще не испытывал такого физического наслаждения. Опять попытался шевельнуть руками — тело было словно парализованное, немое.
Он почувствовал, как она склоняется над ним; кончик языка трепетно пробежал по шее, затем через грудь. Сладострастие стало поистине мучительным. Женщина словно твердила: тело относительно, именно ум способен ощутить свободу. И все в нем ликующе соглашалось.
И тут вдруг до Карлсена дошло, что ум у него, как и тело, в полной пассивности; воля истаяла. Он сознавал лишь ее волю — силу, способную переплавить его сущность. В душе темным комом сгустился дискомфорт, предвестник рывка назад. Он почувствовал ее нетерпение, вспышку повелительного гнева. И само отношение, похоже, переменилось. Не предлагая уже себя, не волнуя проникновенной лаской, она велела вести себя по-умному. В памяти вдруг всплыл эпизод, которого капитан не вспоминал вот уж тридцать лет: как сестренка пыталась уговорить его поменять заводную собачку на плюшевого мишку. Сестренка тогда разозлилась — и давай выкручивать ему руки. И, как тогда, нажим вызвал бездумно упрямое сопротивление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82