Сколько я себя помню, Туз все шатался по Главной улице, иногда подрабатывал, но по большей части бездельничал. Считал он себя непревзойденным остряком. Как-то Туз уселся за стойку у нас в аптеке, заняв за один солодовый коктейль с шоколадом, стоимостью в тридцать пять центов, места и времени на два доллара. Я как раз только что убедил старую миссис Дженкинс купить дюжину мыла и освободил ее от оберток. Когда она ушла. Туз взял пачку мыла из моей выставки на прилавке и спросил:
– Торгуешь ими, космический кадет?
– Верно, Туз. Купи, не пожалеешь.
– Вы надеетесь попасть на Луну, торгуя мылом, капитан? Или я должен сказать «коммодор»? Икик-ик-иккити-ик! – Это он так смеется, подражая героям комиксов.
– Пытаюсь, – вежливо ответил я. – Так что, покупаешь?
– А ты уверен, что мыло хорошее?
– Убежден.
– Ну, что же. Куплю кусок, по только, чтобы тебя выручить.
Не густо. Но как знать, может, именно эта обертка и выиграет.
– Спасибо большое. Туз. – Я взял деньги, он положил мыло в карман и пошел к выходу.
– Секундочку, Туз. Дай мне обертку, пожалуйста.
Он остановился.
– О, да, я сейчас тебе продемонстрирую, как с ней следует обращаться наилучшим образом.
Наклонившись к стоящей на прилавке зажигалке, он поджег обертку и прикурил от нее сигарету. Подождав, пока обертка догорела до самых пальцев, он бросил ее на пол и растоптал.
Мистер Чартон наблюдал за ним из окна провизорской.
– Ну как, порядок, космический кадет? – ухмыльнулся Туз.
Мои пальцы сжали ложечку для мороженого, но я ответил:
– Полный порядок, Туз. Мыло ведь твое.
Мистер Чартон вышел из провизорской и сказал:
– Я сам займусь буфетом, Кип. Тебе нужно доставить заказ.
Та обертка была чуть ли не единственной, которую я упустил. Конкурс кончался первого мая, и отец вместе с мистером Чартоном решили продать все мыло, до последнего ящика. Я кончил надписывать обертки только около одиннадцати, и мистер Чартон подвез меня в Спрингфилд, чтобы я успел отправить их до полуночи,
Я отправил пять тысяч семьсот восемьдесят два лозунга. Сомневаюсь, чтобы Сентервиллю еще когда доводилось так отмыться.
Итоги конкурса должны были объявить четвертого июля. За эти девять недель я успел сгрызть ногти до локтей. Ну, конечно, и еще кое-что произошло. Я кончил школу, родители подарили мне часы, мы продефилировали перед мистером Хэнли и получили аттестаты, Было приятно, хотя то, что я изучал по настоянию папы, отстояло от того, чему я научился в нашей милой старой школе, на шесть порядков. А перед выпуском состоялись все положенные мероприятия: День прогулов, прощальный вечер нашего класса, выпускной бал и встреча с младшеклассниками – в общем, полный комплект трюков, чтобы звери вели себя тихо. Мистер Чартон отпускал меня пораньше, если я просил, но просил я не часто, потому что голова была занята другим, а ухаживать я ни за кем не ухаживал. То есть ухаживал раньше, в начале года, но она – Элани Макмерти – хотела разговаривать о мальчиках и модах, а я – о космосе, так что она быстро дала мне отставку.
После выпуска из школы я стал работать у мистера Чартона полный день. Я так и не решил до сих пор, как обеспечить себе дальнейшую учебу. Да я и не думал об этом: я продолжал продавать мороженое и, затаив дыхание, ждал четвертого июля. Телепередача начиналась в восемь вечера. Телевизор у нас был черно-белый, с плоскостным изображением, Его не включали уже несколько месяцев: сделав телевизор, я потерял к нему всякий интерес. Я вытащил его из кладовки, проверил изображение, убил два часа на то, чтобы его наладить, а остальное время провел, грызя ногти. Ужинать я не мог. В половине восьмого я уже сидел перед экраном, уставясь невидящим взглядом на комиков, и перебирал свою картотеку. Вошел отец, смерил меня резким взглядом и сказал:
– Возьми себя в руки. Кип. И позволь напомнить тебе еще раз, что все шансы против тебя.
– Я знаю, пап, – буркнул я.
– Более того, это вообще не будет иметь значения в конечном счете. Человек почти всегда получает то, чего ему очень хочется. Я уверен, что когда-нибудь ты попадешь на Луну, не так, так иначе,
– Да, сэр. Просто хочется, чтобы поскорее кончилось.
– Кончится. Эмма, ты идешь?
– Сейчас иду, дорогой, – ответила мама.
Она вошла в комнату, потрепала меня по руке и села. Отец откинулся в кресле.
– Прямо как во время выборов.
– Слава богу, что ты в этом больше не завязан, – сказала мама.
– Однако, дорогая моя, тебе эти кампании всегда приходились по душе.
Мама фыркнула.
Комики исчезли с экрана, сигареты сплясали канкан и нырнули обратно в пачки, а утешающий голос заверил нас, что сигареты «Коронет» вообще лишены канцерогенных свойств – самое, самое, самое безопасное курево, да еще со вкусом настоящего табака. Программа переключилась на местную станцию, нас потчевали волнительным видом центрального магазина дровяных и скобяных товаров, и я начал выдирать себе волосы из запястья.
Вот экран заполнился мыльными пузырями, квартет спел нам о том, что наступает час «скайвея», будто мы сами этого не знали. Вдруг экран погас, и звук вырубился. А я проглотил собственный желудок.
На экране зажглась надпись: «Неполадки на линии, не регулируйте приемники».
– Да как они смеют! – завопил я.
– Прекрати, Клиффорд, – сказал отец.
Я прекратил.
– Не надо так, милый, он же все-таки еще ребенок, – сказала мама.
– Он не ребенок, он – взрослый мужчина, – ответил отец. – Послушай, Кип, как ты собираешься сохранять спокойствие перед расстрелом, если даже такая ерунда заставляет тебя нервничать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80