- Я не так выразилась, - Фердуева приложила ладонь к щеке, зная что
длинные ухоженные пальцы и красивые ногти впечатляют на белизне кожи. Не у
меня... на меня. Я имею в виду не дверь, а то, что мы обсудили.
Мастер гладил ребристую рукоятку молотка и не отводил взгляда от
окна. Фердуева чуть не сорвалась: чего там узрел? Но сдержалась и, хоть и
не любила чужого молчания, стерпела, отдавая должное не слишком
говорливым, тщательно обдумывающим решение людям.
- А где оборудование разместить? - мастер зажал сумку с дрелью
коленями.
Фердуева тоже решила потомить: должен согласиться, или она еще
многого не понимает, такой способен сразу ухватить суть... тысячи дверей
не принесут выгоды равной той, что предлагала Фердуева. Риск водился, но
без риска только птички поют, и, пока Филипп на месте, можно играть в эту
игру. Фердуева не хуже Пачкуна уразумела: дело не в риске, а в прикрытии,
и пока таковое имелось - греби, не зевай.
Почуваев про подвал выложил толково, обрисовал дельно, тонкости можно
обсудить с Васькой Помрежем, единственно тревожило: продумано ли вводить в
дело еще одного человека, ничего не зная о нем и отталкиваясь единственно
от рекомендации легкомысленной Наташки Дрын, вольготно живущей под
крылышком Пачкуна и малосмыслящей в жизни.
- Где разместить? - Фердуева догадывалась, что сообщение ее
масштабно, непривычно и все же решила ринуться напролом. - Помещение
присмотрено и как раз самое что ни на есть.
- Квартира что-ли? - брезгливо уточнил мастер. - Тут площади
понадобятся будь-будь.
- Да там пол-стадиона, - прервала Фердуева.
- Да ну? - мастер мог и улыбаться.
- Точно, - Фердуева положила ладонь на теплую мужскую руку.
- Где упрячешь пол-стадиона? Всем глаза пропорет?
- Упрятан лучше не придумаешь, - и Фердуева слегка сжала пальцы
мастера.

После бассейна Апраксин двинул на Арбат, любил нырнуть в тихие
переулки с чисто выметенными посольскими дворами, с неторопливыми
старушками, с чудом сохранившимися резного дерева входными дверями
обшарпанных подъездов, с неприметными магазинчиками на один прилавок и
одного продавца. Солнце подыгрывало пешей прогулке, и про "двадцатку"
Пачкуна, и про Фердуеву с ее прошитой стальными полосами дверью мужчина,
легко вышагивающий со сплющенной сумкой на спине, и думать забыл.
Пересекая Кропоткинскую, заприметил очередь в Академию художеств,
тоскливо оглядел иностранных гостей, выплывающих из книжной валютной
лавки, с вожделенными и недоступными туземцам томиками, прижатыми к бокам
или выпирающими острыми углами сквозь тонкую ткань вислых торб, и, снова
углубившись в переулок, наткнулся на вереницу иномарок с красными и
желтыми номерами у расцвеченного витражем входа, и приникшего к
разноцветью витража вальяжного мужчину, протирающего замшевым лоскутом
желто-сине-красные стекла.
Апраксин - хоть и за сорок перевалило - обликом походил на студента,
и сразу виделось, что верным служением перу, палат каменных не нажил, и
владелец частного кафе Чорк с сожалением проводил ровесника непонимающим
взглядом: не дай Бог так жить! Будто конюх в конюшне, оглядел застывшие
машины и юркнул во тьму заведения задавать корм владельцам авто.
Апраксин миновал коробку многоэтажного дома с выломанными лет десять
назад перекрытиями, так и не удосужившегося дождаться капитального
ремонта. Дом торчал в переулке, будто разбомбленный прицельным
бомбометанием, уничтожившим только его внутренности и не порушившим вокруг
ни камня, ни дерева; глазницы окон, пустые или с проглядывающими
безжизненными стенами, навевали ощущения, схожие с кладбищенскими, когда
бредешь меж чужих могил, бездумно скользя по датам чужих рождений и
смертей, не отдавая отчета и себе - или, напротив, зная наверное - что
есть некто, ведающий и твои сроки, твои пределы.
На улице Веснина в перегляд с итальянским посольством сверкал
витринами книжный. У посольских ворот спорили два итальянца, да так
темпераментно, будто в кино, будто Апраксин подсмотрел нечаянно сцену на
неаполитанском дворе или на улочке Кальтанисетты.
В книжный Апраксин было ринулся к порогу, да вспомнил: облом! Нет
входа, тож на валюту. Апраксин помрачнел и продолжил шествие к Арбату.
Зелено-желто-синий флаг Габона, напоминающий тканью газовые платки,
развевался над особняком бывшего посольства Израиля. Апраксин вспомнил,
как в пятьдесят шестом, по случаю тройственной агрессии, швырял
чернильницы в желтые стены особняка, и испытал чувство неловкости. Что он
знал, кто прав, кто виноват? Сжевал мальчишкой газетные абзацы и с
дружками, накупив флаконов фиолетовых чернил в канцелярских
принадлежностях на Садовом, ринулся крушить.
Апраксин присмотрелся к стене бокового фасада, почудилось, что видит
стародавний чернильный подтек, разглядывал пятно и так, и сяк; от
размышлений оторвал голос младшего лейтенанта. Офицер милиции взял под
козырек и улыбнулся. Апраксин откровенно ожидал другого; человек при
исполнении стеганет - в чем дело гражданин? - или того хуже - ваши
документы! - но однозвездный лейтенант, смущаясь, человеческим языком
выяснил не нужно ли чего Апраксину, а услыхав про чернила и про сомнения
Апраксина, пошел розовыми пятнами и веско признался: "В молодости ни черта
мы не мыслим, да и потом...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113