Так обидно было, будто полжизни зря прожил, будто на твоих глазах чиновничий бульдозер срыл дело рук твоих.И вот теперь Востоку приказано воскреснуть. И он, Семенов, может вдохнуть к него жизнь!Свешников положил трубку, взглянул на Семенова и нажал кнопку звонка. Заглянула секретарша.— Минут десять ни с кем не соединяйте.— Я согласен, — сказал Семенов.— Вижу. Хорошо подумал?Семенов кивнул.— Ты-то меня не беспокоишь, — задумчиво проговорив Свешников, — на «Оби» отдохнешь, отоспишься… Другое дело — Вера… Вряд ли она разделит твой энтузиазм, друг ты мой.— Вряд ли, — искренне признался Семенов. — Предвижу серьезные, но преодолимые трудности.— Ситуация знакомая, сам не раз преодолевал… Честно, Сергей, мне бы хотелось, чтобы Восток расконсервировал именно ты. Но — ты знаешь меня, не обижусь — скажи слово, и пойдет другой.— Не скажу, Петр Григорьич…— Семенов покачал головой. — Предложили бы любое другое дело — может, и сказал бы. А на Восток пойду. За честь и доверие большое спасибо!— Заговорил… как стенгазета… Ты мне станцию оживи, чтоб задышала и запела, — тогда сам тебе спасибо скажу… Ну, к делу. «Обь» через месяц с небольшим уходит, времени, сам понимаешь, у тебя в обрез. Что надо будет, сразу ко мне, Востоку все отдам — любого человека из экспедиции, кого хочешь. Займись в первую очередь людьми, особенно первой пятеркой, которая будет расконсервировать станцию. Помнишь, Георгий Степаныч говорил: «Товарища по зимовке выбирай — как жену выбираешь. Жизнь твоя от него зависит». Ну, иди. Не завидую тебе, нешуточное дело — на второй год подряд увольнительную получить!Семенов вышел из кабинета, в голове у него гудело, как после доброго стакана спирта. В приемную уже набилось много людей, ктото из них приветливо произнес:— С возвращением, Сергей Николаич!Семенов рассмеялся, извинился за непонятный товарищу смех и быстро пошел в гостиницу: Вера, небось, уж заждалась.Этюд из личной жизни полярникаОркестр неожиданно заиграл полузабытую мелодию, и они пошли танцевать.— Этот вальс постарел вместе с нами, — сказала Вера, — У него такие же морщины, как у меня.— Ты очень красива, — сказал Семенов. — Прости, я стал совсем неуклюж.Сердце мое, не стучи, Глупое сердце, молчи…— Какая она грустная. — Вера кивнула на певицу. — Наверное, жена полярника или моряка.— Вернемся, на нас смотрят. Я разучился танцевать.— На твоих ногах уже унты?Их столик был расположен удачно, в дальнем и тихом углу.— Не пей больше, Сережа.— Сегодня коньяк для меня — вода. Улыбнись, прошу тебя. Будь как на той фотокарточке, которая на обоих полюсах со мной прозимовала.— Ты любишь ее, а не меня, твоя жизнь прошла с ней… Мы женаты пятнадцать лет, из них дома ты был четыре с половиной года.— Четыре года и восемь месяцев, родная моя Пенелопа.— Я не Пенелопа, Сережа. Пенелопа сделала ожидание своей профессией. Она могла это себе позволить, ей не надо было спешить на работу, бегать в кулинарию и кормить детей.— Но ты же знаешь…— Знаю… Знаю все, что ты скажешь. И призвание, и наука, и высокие широты…— Через это я уже прошел, дорогая. Но Восток..— И это знаю… Я сто раз обмирала по ночам, когда представляла тебя там, в этой космической стуже. Да, Восток — твое детище, Сережа. Но ведь, кроме этого детища, которое можно законсервировать, у нас есть двое детей, которых законсервировать нельзя… И самое грустное для них, что я все понимаю и не лягу у порога, чтобы удержать тебя.— Спасибо.— Нынешний год високосный.— Это так важно?— На один день больше ждать.— Один день!— Не день, сутки. С каждым годом все тяжелее, Сережа… Наверное, возраст.— Ты для меня всегда двадцатилетняя.— Только для тебя.— Этого мало?— Много. — Вера взъерошила ему волосы. — Очень много… Другой судьбы у нас уже не будет.— Тебе не повезло, ты полюбила полярника… Ну вот, наконец-то ты улыбнулась.— Знаешь, еще в детстве, совсем девчонкой, я загадала однажды: если завтра кончатся дожди и будет солнце, моя жизнь сложится счастливо.— И наутро были дожди?— Солнце встало, Сережа.— Я вернусь и больше тебя не оставлю.— Не обманывай себя, тебе, как белому медведю, нужен снег. Такова уж, видно, моя участь на этой земле — ждать и дни считать. Налей мне тоже, я хочу быть пьяной. Иначе я сейчас же разревусь. За что будем пить?— Помнишь, ты дала мне на Льдину маленький томик стихов? Там были такие слова: «Как будто бы железом, обмокнутым в сурьму, тебя вели нарезом по сердцу моему».— Сережа, я немедленно разревусь. За что будем пить?— За твое долготерпение, дорогая. За твою любовь.— Ну, хорошо. Будь здоров. Два друга Семенов проводил Веру ночным поездом — утром ей на работу. Договорились, что на субботу и воскресенье он будет прилетать в Москву.— Полных восемь дней вместе! — бодро подсчитал он.— Если украдешь у меня хочя бы один из этих дней…— Пусть меня забракует медкомиссия! — поклялся Семенов— Хорошо бы… Смотри, если на небе есть бог — он слышит!А утром из Москвы прилетел Гаранин.— Что случилось? — войдя в номер, спросил он.— Ничего особенного. — Семенов продолжал водить по щеке электробритзой. Раздевайся, сейчас будем завтракать.— Надеюсь, ты меня вызвал срочной телеграммой не для того, чтобы вместе позавтракать?— В частности и поэтому. — Семенов продул бритву, сполоснул лицо. Словно гора с плеч свалилась — Андрей приехал!— Я обещал Наташе и сыну, что к вечеру вернусь, — выжидательно глядя на Семенова, сказал Гаранин.— К сегодняшнему вечеру?— Конечно.— Образцовый муж и отец! — похвалил Семенов. — Пошли.В буфете они взяли шипящую яичницу на сковородках, сосиски и кофе.— Ну? — не выдержал Гаранин.— Ты ешь, ешь, пока не остыло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40