— Да говори же, какого черта!— Боюсь испортить тебе аппетит.Давясь, Гаранин проглотил яичницу и сосиски.— Ну, бей, — потребовал он. — Потерял отчет о дрейфе?— Если бы…— вздохнул Семенов.— Что-нибудь… со Льдиной?— Тьфу-тьфу, не сглазить бы, все в порядке… Принято решение расконсервировать Восток.— Когда?— В эту экспедицию.— Кто идет начальником?— Я.— Так… А заместителем?— Ты.Гаранин молча допил кофе.— Где Вера?— Вчера проводил домой. Еще выпьешь?— Пожалуй.Семенов принес еще две чашки кофе.— Как твои? — спросил Семенов.— За двое суток еще не разобрался. Наташа здорова, у Андрейки была корь. Сегодня должен пойти в школу.— Вера говорила — отличник.Гаранин кивнул.— Что в Институте?— Шум, кавардак, неразбериха. «Обь» уходит десятого ноября, и, как всегда, ничего не готово.— Почему прислал телеграмму, а не позвонил?— Наташа тебя бы не отпустила.— Думаешь, соглашусь?— Надеюсь.— Напрасно.— Поживем — увидим.Они возвратились в номер, уселись в кресла, закурили.— Люкс, — осматривая мебель, заметил Гаранин. — Даже с телевизором.— Здесь и будем жить.— Ты — будешь. Я сегодня же улетаю домой.— Никуда ты не улетишь.— Почему ты так решил?— Потому что вечером нас ждет Свешников.— Тебя он ждет, а не нас!— Отпустишь меня ка Восток одного? — сделав глубокую затяжку, спросил Семенов.— Знаешь, кто ты?— Ну, кто?— Грубый шантажист! — Гаранин встал и прошелся по номеру. — Представляешь, с каким лицом я скажу Наташе и Андрейке…— Хорошо представляю. — Семенов кивнул. — Не забыл со вчерашнего дня.— Мне хочется тебя отлупить!— Пожалуйста, даже пальцем не шевельну.Гаранин уселся в кресло и задумался.— Ты твердо решил?— Восток, Андрей! Восток!Гаранин невесело усмехнулся.— Когда, говоришь, уходит «Обь»?— Десятого ноября.— Через тридцать четыре дня.— Если считать сегодняшний — тридцать пять.— Люди подобраны?— Ждал тебя.— Тогда чего время терять, давай прикидывать.Семенов встал.— Ну, Андрей, вовек не забуду! — Он подошел к шкафчику, вытащил початую бутылку коньяку. — По рюмочке — за Нее, за Удачу?— А что Георгий Степаныч говорил? — проворчал Гаранин. — «Днем лучше два раза поесть, чем один раз выпить».— Легок на помине, — Семенов улыбнулся. — Свешников его вчера цитировал: «Товарища по зимовке выбирай…— …как жену выбираешь», — закончил Гаранин. — Эх, ты, бродяга…— От бродяги слышу! — весело огрызнулся Семенов.— И почему тебя тогда медведь не слопал? — Гаранин сокрушенно развел руками. Фанатик чокнутый! Разрушитель семейного очага!— А кто меня поспитал? — перешел в наступление Семенов. — Кто учил, что сначала дело, а потом личная жизнь? Кто десять лет назад Свешникову посоветовал Семенова в начальники выдвинуть?— Себе на голову, — вздохнул Гаранин — Ладно, закажи-ка мне Москву… В цирк билеты купил, Андрейка обнимал!.. Как с Наташей говорить…— Она уже все знает, Вера-то уже в Москве.— Думаешь, рассказала?— Не думаю, уверен. Сам ее об эгом просил.— Эх ты, сухарь!.. А может, к лучшему, что ей Вера скажет?— Конечно, — подхватил Семенов выгодную версию. — Ты же знаешь Веру, она толковее нас с тобой это провернет.— Ну, тогда за дело, — подумав, решил Гаранин. — С чего начнем?Семенов достал папку и выложил на стол бумаги.— Взял у Шумилина копии списков, сказал он. Здесь коллективы всех станций и резерв.Первая зимовка на Скалистом Мысу для Семенова началась неудачно. Станция маленькая, радистов всего двое, а работы невпроворот. каждый час нужно передавать погоду летчикам, да еще сводки на Диксон, разные служебные и личные радиограммы. Полярные радисты-асы: постоянная работа в условиях плохого прохождения радиоволн, извечные помехи в эфире, отвратительная слышимость требовали очень высокого мастерства. А Семенов радистом был тогда совсем зеленым — ни хватки, ни опыта. На сроки опаздывал, принимать, передавать не успевал, то и дело просил повторить, и потому редкий день в его наушниках не пищало оскорбительное НН СПГ… НН СПГ — «вон с ключа, сапог!»А кончалась вахта — не знал, куда себя деть. Старые приятели остаюсь на материке, новых не завел; зимовщики в глаза и за глаза поругивали новичка, из-за промахов которого станцию уже не раз пропесочивали, а тут еще замолчала Галя. То ли рядовой радист с далекой и глухой станции, затерянной на берегах Карского моря, показался ей женихом бесперспективным, то ли «с глаз долой, из сердца вон» — забыла и увлеклась другим, но восемь его радиограмм, одна другой отчаяннее, остались без ответа.А в декабре наступила полярная ночь, и недели на три забушевала пурга. Раньше хоть можно было прогуляться на берег к тюленям, запрячь собак и проверить капканы на песцов, в пургу, да еще ночью, никаких прогулок в одиночку не допускалось, а в напарники его не приглашали. К тому же улетел в долгий отпуск Георгий Степанович Морошкин, начальник станции и замечательный человек. Семенов лишь много спустя понял, как ему не повезло, что начало его зимовки совпало с этим отпускомл Но хуже всего были ночь и пурга. Пурга — она сама по себе нагоняет тревогу и грусть неистовым воем и разбойничьим свистом, первобытный хаос ее звуков, в котором сшибаются угроза и безнадежность, угнетает даже здорового человека и уж совсем губительно воздействует на того, чьи мысли и чувства со звучны пурге.И тогда у Семенова началась полярная тоска — опасная болезнь, нередкая на оторванных от мира станциях, когда человек теряет сон и становится безразличен ко всему на свете. Он убеждает себя, что никому не нужен, задумывается о смысле жизни и не находит его; все кажется ему постылым и работа, и окружающие ею равнодушные к нему люди и дальнейшее существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40