И все же я нежно люблю Доминика.
Его французский похож на мой собственный французский, неправильный, не р
азмножающийся в неволе французский. С той лишь разницей, что бреши в нем Д
оминик частенько затыкает арабскими, а я Ц русскими словами.
Все еще Ц русскими.
Le merde.
Дерьмо.
Это может относиться к чему угодно: к утренним туманам, к ценам на бензин,
к пропаже пепельницы из пятнадцатого номера (пепельницы из него исчезаю
т регулярно), к интерьеру виллы Алена Делона в одном из предместий Маррак
еша (Доминик набрел на фото интерьера в каком-то журнале), к постоянно дую
щим ветрам.
Тут мы с Домиником расходимся.
Ветра Ц вовсе не le merde, как полагает Доминик. Ветра Ц лучшее, что есть в Эс-Су
эйре. Переменчивые, прихотливые, всегда влажные ветра навеки приковали м
еня к маленькому городишке с большими волнами. Вышибить из башки l'amour котор
ая и есть le merde, им не удалось, но во всем остальном они выше всяких похвал. И чт
о-то подсказывает мне: благодаря им я никогда не постарею, история «преле
стной маленькой старушкой» обойдет меня стороной. Ветра Эс-Суэйры сдуют
с лица любой намек на морщины, а губы так и останутся обветренными, упруги
ми и солоноватыми. Точно такими же, какими они были в тот день, когда я встр
етила l'amour.
Ветра Эс-Суэйры возвращают меня в него Ц снова и снова.
Только теперь, по прошествии трех лет, я поняла высший смысл своего побег
а в Марокко: я здесь не для того, чтобы забыть все, нет. Я здесь для того, чтоб
ы помнить. Не то, что было потом, когда l'amour превратилась в le merde, а то, что было в т
от первый день.
Воспоминание о счастье. Не больше и не меньше.
Мое воспоминание о счастье Ц Эс-Суэйра Ц всегда под рукой.
«Ты странная», Ц сказал мне однажды (лишь однажды!) Доминик. Мы напились, б
ез всякого повода; мы напились, хотя до очередного Дня перемирия в Первой
мировой войне оставалась ровно неделя. Вот тогда-то из брюха Доминика и п
олезли морские пехотинцы, один за другим. Крепкие парни, совсем не трусли
вые, и на осторожную симпатию им было плевать, учинить допрос Ц вот чего о
ни жаждали.
Ц Ты странная, Саш б'61 .
Ц Почему же, Доминик?
Ц Тебе никто не пишет. Никто к тебе не приезжает. Ты ни разу ни с кем не гов
орила по телефону. И ты не выглядишь тоскующей по родине. А русские всегда
тоскуют по родине, я знаю.
Что ты можешь знать, Доминик? Ты не был ни в Марракеше, ни в Касабланке, ни в
Рабате, о благословенной Франции и говорить не приходится. Да что там Фра
нция, даже до Аэропорта тебе не добраться. Ведь для этого придется сесть в
машину или в твой дурацкий автобус и целых два с половиной часа трястись
по утомительному горному серпантину. Это выше твоих сил, трусишка Домини
к.
Ц Может быть, ты Ц не русская, Саш б'61 ?
Ц Ты же видел мой паспорт, Доминик.
Ц Да, но…
Чернокожий громила-сержант, вот в кого превращается Доминик. И стоит тол
ько ему почесать переносицу, как летучий отряд морских пехотинцев безро
потно отправляется обратно в брюхо. Никаких допросов больше не будет, не
смотря на выпитое.
Ц Тебе не нравится, как я работаю?
Ц Ты отлично работаешь.
Ц Может быть, мне пора освобождать номер?
Ц Что ты! Он твой, ты же знаешь!
Ц Кстати, вчера в двадцать первом сломался кондиционер, Ц добиваю я Дом
иника.
Ц Дерьмо!..
Ц Его уже починили.
Ц Ты прелесть, Саш б'61 ! Без тебя бы я пропал!
Ц Интересно, как шли дела до того, как я здесь появилась?
Ц Из рук вон, Саш б'61 ! Из рук вон!
Это почти правда. Отель ветшает, Доминик не слишком рачительный хозяин. Т
ем, кто хотел бы получить здесь полный пакет услуг, ловить нечего. Вся наде
жда на неприхотливых серферов, для них Доминик расписывает доски. Этому
занятию посвящено свободное время Доминика. И несвободное тоже. Он Ц от
личный художник, и если бы не трусость, мог бы сделать карьеру именно как х
удожник. Но для этого ему пришлось бы отправиться в Европу и показать дос
ки кому-нибудь из специалистов или ждать, пока такой специалист появитс
я в Эс-Суэйре. И то и другое Ц из разряда «один шанс на миллион», и простой
арифметический подсчет подсказывает, что ждать Доминику придется долг
о. Я Ц гораздо деятельнее Доминика и могла бы (в порядке дружеской помощи
) сама поискать специалистов; тогда отъезда из Эс-Суэйры не избежать. А по
кинуть Эс-Суэйру означает снова лицом к лицу столкнуться с концом света.

Переживать его заново у меня нет никакого желания.
И все же я чувствую ответственность за Доминика, вот почему два месяца на
зад я написала письмо Алексу Гринблату, знаменитому галеристу и теорети
ку современного искусства. О его существовании я узнала совершенно неож
иданно, из того же журнала, в котором были помещены фотографии виллы Ален
а Делона в одном из предместий Марракеша. Там же имелась сноска на адреса
гринблатовских контор. В Лондоне, Париже и Нью-Йорке.
Я остановилась на парижской, потому и письмо было написано по-французск
и, хотя более расплывчато-космополитичного имени, чем «Алекс Гринблат»,
и придумать нельзя. Во всяком случае, несомненно одно: Алекс Гринблат Ц н
е араб.
К письму были приложены семь фотографий семи досок, расписанных Доминик
ом. Виды рыбного рынка Эс-Суэйры, виды Доминика на Марракеш, Касабланку, Р
абат. Оставшиеся три доски Ц плоды воображения Доминика: женщины, котор
ых он никогда не знал, вещи, которых он никогда не касался, чувства, которы
е он никогда не испытывал. Все заключено в непроницаемую оболочку из вод
остойких красок (рецепт их приготовления Ц ноу-хау Доминика), все мерцае
т, светится внутренним светом и дразнит неопытные души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25