Он отдал приказ подойти к противнику поближе. Они пошли на абордаж. Французы отчаянно сопротивлялись, но исход сражения, казалось, был предрешен…
В пылу сражения они не сразу заметили, что с кормы к ним приближается еще один французский корабль. Когда же заметили, Алекс отдал команду стрелять. Однако французский корабль лишился мачты и, потеряв управление, врезался бушпритом в такелаж «Скипетра». И все же противники продолжали палить друг в друга; крики и стоны раненых временами перекрывали вой ветра.
Заметив, что многие из его пушек умолкли, Алекс, по колено утопая в воде, побежал на нижнюю палубу. Половина орудийного расчета была мертва. С помощью оставшихся он навел жерло пушки на французский корабль и забил ее мушкетными зарядами поверх ядра. Затем, отступив на шаг, дал команду зажигать запал. В следующее мгновение орудие взорвалось.
Он помнил свой дикий крик, помнил, как закрыл руками лицо…
Ее прикосновение, осторожное и деликатное, вернуло его к действительности — он снова оказался в благоухающем весеннем саду.
Лаура знала: никто прежде не смел нарушить его уединение, никто не мог преодолеть почти физически ощутимую преграду, которую он возвел между собой и миром. Она любила его, но и она порой приходила в отчаяние. Расстояние между ними измерялось не футами и не ярдами, а мыслями.
На сей раз Алекс позволил ей проникнуть за эту стену, МО сейчас поспешно заделывал брешь.
— Они сказали мне, что я герой и что благодарная страна награждает меня пенсией в две тысячи фунтов ежегодно, — с усмешкой проговорил он. — Однако эти же идиоты разглагольствовали о военном гении адмирала Хоукса и о том, что и битва была величайшей победой британского оружия.
Алекс горько усмехнулся. В тот день он ничего не сказал -
сто отвернулся. То, что происходило вокруг, нисколько его не интересовало, безучастный ко всему, он наблюдал за происходящим как бы со стороны. У него не было сил — ни физических, ни душевных. Когда ему сообщили, что отец его умер (это случилось по дороге из полевого госпиталя в стационарный), он и это известие принял безучастно. Потом последовало сообщение о том, что погиб старший брат, но он и на сей раз никак не отреагировал, даже не моргнул единственным уцелевшим глазом.
Когда к нему стали обращаться не иначе, как милорд, и сказали, что он теперь граф Кардифф, Алекс просто уткнулся лицом в подушку и закрыл глаза. Когда же его спросили, как он намерен распорядиться состоянием, отданным ему в руки благосклонной фортуной, он лишь засмеялся в ответ. И люди, услышавшие этот смех, невольно поежились, словно их обдало могильным холодом.
— А я рада, что вы оказались сыном графа, — проговорила Лаура с таким безмятежным видом, будто они обсуждали красоты пейзажа. — И я рада, что вы можете в такой чудесный денек посидеть со мной рядом.
На самом же деле к горлу ее подступали слезы, однако Лаура старалась держать себя в руках: ведь Алекс мог бы расценить ее слезы как проявление жалости. Но она не жалела его, а любила. Только он, к сожалению, не хотел этого замечать. Граф с настойчивостью, достойной лучшего применения, возводил все новые и новые преграды между ними, и преодолевать их становилось все сложнее.
Лаура прекрасно понимала: слезами Алексу не поможешь. А ночью, оставшись в одиночестве, она выплачет свое горе. О, как ей сейчас хотелось оказаться в его объятиях!
— Выходит, если у меня нет опыта, то и знания мои ничего не стоят? — Спросила Лаура как ни в чем не бывало. Она почувствовала: если не отвлечь Алекса от ужасных воспоминаний, он может надолго уйти в себя, погрузиться в меланхолию. — Выходит, если я никогда не засевала поле, мне нет смысла обращаться за советом к тому, кто засевал его?
Он засмеялся. Хотя этот хриплый смех мало напоминал прежний смех Алекса, но даже и он согрел ее сердце.
— Давайте мне столько советов, сколько сочтете нужным, мой маленький секретарь. Должен признаться: от вас за два дня я узнал больше, чем за месяцы корпения над бумагами.
Он был плохо подготовлен к своему нынешнему положению, ибо готовился стать морским офицером. Груз ответственности тяжким бременем лег на его плечи, и он прекрасно понимал, что ему очень не хватает нужных сейчас знаний. Следовательно, он должен благодарить эту девушку за помощь… Но вместо чувства благодарности испытывает лишь раздражение. С чего бы?
— Я всего лишь хотел сказать, что знания, почерпнутые из книг, не могут быть такими же полными, как знания, полученные благодаря личному опыту.
— Тогда зачем же досаждать себе чтением, милорд? Ведь вы полагаете, что опыт — единственный учитель…
— Возможно, в книгах мы находим некое предупреждение, — в задумчивости протянул граф. — Возможно, писатель пишет, чтобы опорожнить душу, а читатель читает, чтобы освежить свою. Я не знаю… Такого рода рассуждения больше подходят людям философского склада, а я не из их числа.
— Я состарюсь и поседею, прежде чем познаю жизнь, милорд, — сказала Лаура с улыбкой — ведь Алекс уже не смотрел на изгородь так, будто видел там дым сражения.
— Мне почему-то так не кажется, — проговорил граф. Он взглянул на сидевшую рядом с ним девушку. Она была такой юной и чистой… И мечтала о счастье — представляла жизнь такой, какой она описывалась в книгах. Очевидно, ее воспитывали совсем для другой жизни — не для той, которую ей пришлось избрать по воле судьбы. Увы, скоро она утратит иллюзии… Алекс вздохнул. Если бы он мог, то оградил бы ее от разочарований.
— Но ведь вы искали меня, милорд, не ради того, чтобы поговорить о книгах? — спросила Лаура.
— Нет-нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85