Вскоре они нашли стадо ланей. Жоделль убил лучшую и, взвалив ее себе на плечи, отправился в замок. Ворота были отворены, а сам де Кюсси стоял на подъемном мосту, поджидая Жоделля.
– Где тебя носит в такую рань? – спросил он сердито. – И разве я позволял когда-нибудь оставлять замок без моего разрешения? А если б понадобились твои услуги?
– Но у меня не было дел, и от скуки я решил поохотиться, – оправдывался Жоделль. – Ведь отсутствовал я недолго, хоть мне и пришлось в поисках дичи зайти дальше, чем я собирался.
– Так ты умеешь стрелять? И с какого же расстояния ты попал в эту лань?
– Да шагов так со ста шестидесяти. И скажу вам, не хвастаясь, что если на таком расстоянии и не попаду в яблоко, то позволю шуту Галону перерезать тетиву моего лука.
– Что ж, я испытаю тебя сегодня же. А целью для твоих стрел будут головы тех бродяг, что поселились в моем лесу.
– Мне жаль этих бедолаг, – сказал Жоделль с состраданием. – Гоняют их с места на место, как диких зверей; а ведь среди них есть много хороших солдат.
– Ах, мерзавец! Да как ты смеешь защищать разбойников и бродяг!
– А я и не защищаю, просто жалею. Во время войны они проливают свою кровь за одну из сторон, но только война закончится – и они никому не нужны. Их бросают, как ставшие ненужными латы. И никого не волнует, как они будут жить и чем питаться. А сам я?.. Что бы я делал, если бы вы не приняли меня на службу?
– Разве ты воевал с бродягами? – спросил де Кюсси.
– Не стану вам лгать, рыцарь: когда-то я командовал двумя сотнями этих отчаянных головорезов. Мы служили тогда под знаменами короля Ричарда.
– И где же они теперь? – расспрашивал де Кюсси с возрастающим любопытством.
– Кто где.
– Что с ними стало?
– Слыхал я, что после моего отъезда они предлагали свои услуги Филиппу. Он им отказал – тогда ведь не было войны. Теперь же, кто знает… должно быть, шатаются из стороны в сторону, подыскивая себе хозяина, какого-нибудь барона, который принял бы их на службу и дал бы им денег.
– В последнем они, вероятно, больше всего и нуждаются… – презрительно бросил рыцарь и пошел в замок.
Уже через час, возглавив добрую сотню преданных ему людей, де Кюсси был готов к облаве.
Хотя он и был доверчив, но время от времени все же посматривал на Жоделля, который так разоткровенничался с ним этим утром. Заметив, что Жоделль улыбается, де Кюсси подъехал к нему.
– И что же означает ваша улыбка, сеньор бродяга?
– А означает она, мой господин, что я ваш слуга и готов поплатиться за вас даже собственной жизнью, – ответил хитрец. – И если бы те, кого мы преследуем были бы моими лучшими друзьями, я все равно не стал бы на их сторону. Таков закон: я ваш раб, и буду верой и правдой служить вам. Смотрите-ка… Видите вы этот изломанный сук? Это их метка – знак, что они неподалеку отсюда.
– Должен признать, что ты ориентируешься в этом лесу не хуже, чем в чистом поле. И когда только ты успел так хорошо изучить повадки и тайные знаки лесных бродяг?..
– Я не первый день на охоте, и знаю лес, как свои пять пальцев, – отвечал Жоделль смело. – И со знаками разобраться не так уж трудно, тем более мне: я и сам когда-то пользовался такими же.
– Стойте! – воскликнул де Бар. – Я вижу следы, человеческие и лошадиные. И они совсем свежие.
– В каком направлении они ведут? – спросил Де Кюсси.
– Да кто ж его знает, – – ответил оруженосец. – Их тут столько!..
Не теряя времени, де Кюсси со своим войском отправился по открытому следу и вскоре увидел поляну, на которой еще совсем недавно был лагерь разбойников. В центре поляны в землю было воткнуто копье с привязанным к нему пергаментом. Де Кюсси развернул бумагу и прочел:
«Доблестный рыцарь! Узнав о вашем возвращении, мы добровольно уходим из ваших владений: не из боязни, а только из уважения к лучшему и храбрейшему рыцарю Франции, Гюи де Кюсси».
– Ах, хитрецы! – расхохотался рыцарь. – Как они меня провели! А как учтивы! Ну, ладно, коль уж они оставили мои земли, то и Бог с ними.
И с этими словами он повернул обратно. Так и закончился этот поход.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА I

Воздав последние почести своему отцу, Тибольд, граф Овернский, стал собираться в обратный путь – у него еще оставались дела в Париже. Поручив управление имением своему дяде, он покинул Вик-ле-Конт с многочисленной свитой. По пути он смог наконец исполнить свое давнее намерение заехать в Дижон, где с прискорбием узнал, что Галон говорил правду: Филипп действительно завладел всеми землями графа Танкервильского.
Но была и другая причина заглянуть в этот славный город. О Дижонском соборе в последнее время носилось столько слухов, причем, слухов абсолютно противоречивых, что и любой на месте Тибольда захотел бы лично удостовериться, какие из них более соответствуют истине.
В полночь он был. разбужен звоном колоколов. Встав, Тибольд наскоро завернулся в плащ, надвинул на глаза шляпу и, выйдя на улицу, смешался с толпой. Вместе со всеми он вошел в собор, где было собранно в эту ночь все духовенство. Начали петь meserere, по окончании которого легат объявил, что отныне во Франции запрещены все обряды, приказал запереть церковные двери, а иконы и кресты покрыть занавесами. Было запрещено венчать, хоронить и отправлять все церковные празднества до тех пор, пока Филипп не откажется от Агнессы и не вызовет свою законную жену Ингельборгу. И в заключение было произнесено проклятие Филиппу.
– Да будет проклят в городах, селах и на дорогах, как в этой, так и в будущей жизни! И будут прокляты его дети, его стада и поместья! Да не назовет никто его своим братом и да не дарует ему дружеского поцелуя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68