Миновав несколько долин с прекрасными видами, они достигли плодоносных равнин Лимана и, пройдя их, оказались в графстве Вик-ле-Конт. Тибольд, оглядевшись вокруг, в минуту забыл обо всех своих горестях и, простирая руки, воскликнул:
– Вот моя родина!
Викская долина с двух сторон была ограничена горами, В центральной части этой прекрасной равнины и располагался город Вик-ле-Конт, построенный у основания холма, позади которого на некотором возвышении виднелся старый замок. Тибольд, не желая проезжать через весь город, велел повернуть направо, и уже через несколько минут наши путешественники находились в каких-нибудь пятистах шагах от замка. Прямо перед ними возвышалось великолепное здание с причудливыми башнями различной величины и формы: одни были круглыми, другие квадратными, без какого-либо порядка в устройстве. В центре замка возвышались еще две башни: одна – квадратная, которая была раза в четыре шире, чем остальные, другая – узкая и самая высокая. Днем и ночью на ее площадке можно было увидеть стража, обязанностью которого было трубить или звонить в колокол, если он замечал чье-либо приближение.
Так и случилось. Не успели путешественники проделать и ста шагов, как с башни раздался звук рога, который был тысячекратно повторен другими стражниками, находившимися во внутреннем дворе. Оверн ответил тем же, и вдруг все стрелки, подражая его примеру, заиграли славное bien venu auvergnae, которому вторило эхо стен, башен и гор.
В ту во минуту ворота замка открылись, и несколько человек выехало навстречу нашим путешественникам. Впереди ехал старик, одетый в бархатное шитое золотом платье. Его глаза не лишились еще огня молодости, и только седина, снегом покрывавшая его почтенную голову, напоминала о тех семидесяти зимах, которые он прожил. Старик и юноша одновременно сошли с лошадей. Сжимая сына в своих объятиях и плача от радости, отец вскричал: «Сын мой, любезный мой сын!».
Старый граф Овернский созвал весь свой двор и пригласил множество рыцарей отпраздновать возвращение своего сына.
Тысяча комнат были заполнены гостями. Во всю длину огромного зала замка простирался стол, накрытый дамасским полотном, на котором перед каждым из приглашенных стоял прибор, закрытый салфеткой, с ножом и вилкой сбоку. Когда лучи солнца перестали проникать в комнату, обед наконец закончился, и старый треф Овернский, наполнив чашу вином, предложил выпить за здоровье де Кюсси, который трижды спасал жизнь его сына.
После застолья гости вместе с хозяином спустились в сад, где, окружив графа, поочередно пели баллады, сопровождая их игрой на арфе. И один из них, граф де ля Рош Гюйон, пропел серенаду Изидоре, не сводя с нее пламенного взора и выказывая таким образом ей свою любовь. Наконец, когда все баллады были пропеты, пир прекратился, и гости с хозяевами отправились отдыхать.

ГЛАВА VI

Вернувшись в Париж, Филипп, сидя под окном древнего замка, построенного на берегу Сены, беседовал со своей любимой Агнессой о церемонии, которую он намеревался устроить. Как раз в эту минуту в комнату тихо вошел министр Герень, недавно возведенный в сан епископа. Он стал возле короля, раздававшего приказания, и молчал до тех пор, пока тот не отпустил всех слуг.
– Снова бал, государь! – с упреком сказал епископ. – А между тем финансы в совершенном упадке.
– Значит, у меня есть источник, о котором вы не имеете ни малейшего представления, – Филипп указал на свою шпагу. – Вот источник поистине неистощимый. Деньги, которые нам так нужны, находятся в кошельках моих возмутившихся баронов. К тому же разве ты не знаешь, Герень, что все мои действия имеют несколько иную цель – гораздо более важную, чем некоторые полагают.
– Я никогда в этом не сомневался, но сегодня утром, когда я получил отчет о доходах да еще услышал о бале и турнирах, мне стало страшно. И я боюсь даже представить, что вы почувствуете, узнав о состоянии дел.
– Как! – воскликнул Филипп, – неужели дела так плохи? Я хочу сам проверить этот отчет, Герень. Дай его мне, я тебе приказываю.
– Его нет со мной, – ответил Герень. – Но я тотчас пришлю писаря, который его составлял, и он сможет дать вам все сведения по этому вопросу.
С этими словами Герень покинул комнату. Король в нетерпеливом ожидании стал расхаживать взад и вперед, обеспокоенный и почти разгневанный. Вошел писарь и, по приказанию короля, начал читать отчет, однотонно и протяжно, со всеми подробностями, несносными для живого и нетерпеливого характера.
– Зачем мне подробности? Что остается в казне?
– Двести ливров, государь.
– Ты лжешь, негодник! – в ярости вскричал Филипп, вырывая из рук отчет и ударив писаря кулаком. – Как! Значит я нищий? Этого не может быть! Ладно, – добавил он, поостыв, – мне жаль, что я тебя ударил. Ступай, позови Гереня.
Министр не заставил себя долго ждать и, явившись, нашел своего господина совсем не в том расположении духа, в котором его оставил.
– Герень, – обратился к нему король спокойно и даже заботливо, – ты всегда был моим лекарем. Лекарство, которое ты мне дал, было горько, но спасительно: я его выпил до дна.
– Да, государь! Я бы желал взять на себя все тяготы правления, но это невозможно, и потому я обязан подносить вам чашу, которую бы хотел выпить сам. Бог свидетель, что мое единственное желание – верой и правдой служить вам.
– И все-таки, Герень, необходимо, чтобы бал и турнир состоялись: вовсе не для того, чтобы насладиться великолепием и царским величием, нет. Но я хочу стать истинным царем. Я часто спрашивал себя, неужели Франция не может иметь короля, который вознес бы трон на ту же высоту, что и Карл Смелый?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68