Вместо ответа Гюи де Кюсси лишь пропел отрывок из баллады:


Скажи мне, о рыцарь, моя ли вина,
Что чашу страданий испил я до дна?
Я грезил: за муки – любовь мне в награду…
Но сладкое зелье отравлено ядом
Коварства, что жалит больней, чем змея.
За что так наказана верность моя?!


– Ваша баллада справедлива, Кюсси. Но с тех пор, как мы знакомы, я видел вас всегда веселым и счастливым; так стоит ли возмущать ваш покой горестями, вас не касающимися?
– Не хотите ли вы сказать, – отвечал его друг, смеясь, – что всегда считали меня скорее шутником, нежели мудрецом, лучшим другом удовольствий, а не погребальной церемонии? Вы имеете на это право, и я вынужден.согласиться с этим. Но разве то, что я, ненавидя скуку, готов разделить с вами все печали, – разве это но величайшее доказательство дружбы!
– Тяжесть моих разочарований такова, что я не хочу перекладывать ее ни на чьи плечи. Сегодня же я особенно печален: вид моей прекрасной страны пробудил воспоминания об удовольствиях и счастье, которые потеряны для меня и не возвратятся более.
– Можно во всем найти утешение, – возразил де Кюсси. – Если вы потеряли в сражении друга, то благодарите Бога: он умер как храбрый воин. Если ваш сокол не возвратился на зов – радуйтесь и скажите: эта птица плохо выучена. Если дама вашего сердца уничтожила вас своей холодностью, если она вам изменила – найдите другую, которая будет казаться верной, что, впрочем, не помешает ей обмануть вас тоже.
При последних словах щеки графа Овернского сначала побледнели, затем покраснели, а глаза загорелись недобрым светом. Но, заглянув в простодушное и открытое лицо своего товарища, вовсе не желавшего растравлять его ран, он закусил губу и сохранил молчание.
– Вы, Оверн, – продолжал Кюсси серьезно, – вы, преклонявший колена пред гробницею Спасителя, неужели не можете найти ни надежды в вере, ни утешения в страданиях Того, за крест Которого вы сражались.
– Ах, Кюсси! – заговорил Оверн с грустною улыбкою, – ваше сердце не изведало любви. И пусть никогда ее не узнает!
– Право, вы несправедливы по отношению ко мне, абсолютно несправедливы. Во всем списке европейской кавалерии едва ли найдется еще один рыцарь, способный так же часто влюбляться, как я, и так же страстно.
Пока они так разговаривали, оруженосец, ехавший впереди, вдруг остановился и закричал, обращаясь к друзьям:
– Здесь нет пути: мост сломан, дальше нам не проехать. Путешественники остановились, растерянно глядя на разрушенный мост и дорогу, которая убегала вдаль на другой стороне пропасти. Они сохраняли молчание, которое обычно предшествует решимости уступить неприятной необходимости, но минуту спустя Кюсси позвал своего оруженосца и велел подать шлем и меч.
– Во имя неба! – вскричал граф Овернский, увидев, что его товарищ надевает каску и пристегивает меч, – какая новая глупость пришла в вашу голову, Гюи?
– Я слышал голос в этом ущелье в хочу попросить показать дорогу.
– Вы безумец, Кюсси! Ваша храбрость – ничто иное, как дерзость: ни один человек, ни одна лошадь не перепрыгнет эту пропасть.
– Но вы же не знаете, на что Зербилен способен! – возразил Кюсси, ласково трепля гриву лошади.
– А вы не видите, как берег крут? На нем невозможно удержаться. К тому же ваша лошадь устала.
– Устала? Совсем нет. Дайте-ка мне место. Подвиньтесь!
Несмотря на возражения, он отъехал назад и, воткнув шпоры в бока лошади, пустил ее и галоп, понуждая к опасному прыжку. Послушное животное в минуту перескочило ров, но не найдя на крутом берегу под ногами твердой опоры, поскользнулось и покатилось вниз, на дно пропасти, увлекая всадника за собой.
– Де Кюсси! – Подбежав к краю обрыва, граф Овернский склонился над темной бездной. – Вы живы? Отвечайте же мне!
– Зербилен не ранен, – донесся слабый голос из глубины оврага.
– А вы, де Кюсси?.. Скажите мне о себе!
Горький стон был единственным ответом, который он получил.

ГЛАВА II

Тщетно граф Овернский старался рассмотреть дно пропасти, чтобы найти своего друга: густой кустарник, покрывавший берег, представлял непреодолимое препятствие. Однако Гуго де Бар, оруженосец, возглавлявший процессию, спрыгнул с лошади и стал осторожно опускаться в ров. Но тут из бездны донесся громкий голос:
– Стой на месте, остановись! Не спускайся ниже! Камни, на которые ступит твоя нога, оторвутся и убьют нас.
– Кто это говорит? – закричал граф Овернский.
– Пустынник Нотр-Дамской Мондорской капеллы, – отвечал тот же голос. – И если вы друзья этого рыцаря, то в тысяче шагах отсюда найдете тропинку, которая и приведет вас в ров. Если же вы его недруги, вынудившие его на столь опасный прыжок, то не смейте преследовать, ибо он находится у подножия креста.
Вняв совету странника, граф Овернский отправился назад и вскоре нашел тропинку, о которой тот говорил. Ступая по ней, граф быстро достиг дна оврага, где и увидел группу людей, мужчин и женщин: одни были на лошадях; другие, спешившись, толпились возле арабской лошади де Кюсси, не раненной, а только чуть-чуть исцарапанной и дрожащей после падения. Несколько поодаль стоял, переминаясь с ноги на ногу, испанский жеребец, которого держал под уздцы старый конюх.
Похоже, все эти люди служили какой-то важной особе, которой не было здесь.
На небольшом расстоянии отсюда возвышался крест, позади которого можно было различить множество людей, входивших и выходивших из пещеры. Будучи уверен, что в ней-то и находится де Кюсси, граф в сопровождении стрелков немедленно побежал туда.
Там он действительно увидел де Кюсси, лежащего на постели из сухого тростника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68