Трудно словами выразить то оживление, которое охватило все королевство, когда первый удар колокола возвестил, что проклятие снято и Франция вновь заняла свое место среди христианских государств. Сердца людей были открыты друг другу, и глаза светились радостью и надеждой. И города, и селения дышали покоем и счастьем, и казалось, будто спасение впервые сошло на землю. Можно с уверенностью сказать, что во всем королевстве было лишь два человека, которых не радовал колокольный звон. Едва заслышав его, Агнесса Мераннийская бросилась на колени и оросила своими слезами камни. Филипп-Август, до боли сжав голову ладонями, в бешенстве метался по комнате. Звон этот был невыносим для его ушей. «Они радуются моему несчастью, – говорил он сам с собой, – и этот веселый звон празднует мое поражение. Но их торжество преждевременно: каждый удар колокола – всего лишь новое звено в цепи, соединившей нас теперь, но которой я непременно воспользуюсь для своего мщения. И пусть остерегаются они сами! Этот радостный звон станет погребальным для многих бунтовщиков, и мне безразлично, кто это будет – барон или рыцарь!»
– Эй, кто там? – окликнул он, заслышав чьи-то шаги.
В комнату вошел паж.
– Рад тебя видеть, Жильберт! Подойди ближе, – милостиво пригласил монарх. – Ты благородного происхождения и, несомненно, честен и скромен. Я полагаю, ты хорошо усвоил обязанности пажа и знаешь, что примерный слуга никому не откроет тайн своего господина, а иначе он опозорит себя. Так вот, если ты будешь скромен и молчалив, эта рука возведет тебя когда-нибудь в степень рыцаря, но если злоупотребишь моим доверием, то эта же рука обрубит тебе уши, и ты станешь работать в поле, словно презренный раб. Надеюсь, ты понял, что я имею в виду?.. А теперь ступай в оружейную залу и принеси мне все снаряжение, которое найдешь возле третьего окна слева от двери. Иди и исполни, что тебе приказано.
Гордый тем, что король поручил ему дело, считавшееся обязанностью первых оруженосцев, паж со всех ног бросился в оружейную комнату и мигом вернулся с кольчугой и шлемом. Ему пришлось сделать еще два захода прежде, чем он принес все, что требовал Филипп. Это были стальные доспехи, самые примитивные и ничем не украшенные, подобные тем, какие носили рыцари в первых крестовых походах, когда всякое украшение считалось излишним.
С помощью одного только пажа, руки которого дрожали от радостного волнения при мысли, что он впервые удостоился такой чести, Филипп облачился в доспехи. Не желая быть узнанным, он выбрал шлем с неподвижным забралом, который, имея лишь небольшое отверстие в виде креста, чтобы можно было дышать и видеть, совершенно скрывал черты его лица. Затем написал на куске пергамента: «Король желает остаться один!» и, передав эту записку пажу, приказал ему сходить в конюшню за лошадью и привести ее к подъемному мосту. Филипп выждал несколько минут, чтобы дать пажу время выполнить поручение, а потом спустился по лестнице, самой уединенной во дворце.
Проходя двором, он встретил нескольких солдат и оруженосцев, которые не обратили внимания на человека, одетого простым рыцарем; и нахмурился, – такова уж сила привычки – когда не заметил знаков почтения, к которым он так привык.
В назначенном месте Жильберт уже поджидал его. Филипп приложил палец к губам, напоминая пажу о скромности, и, оседлав лошадь, поскакал галопом.
Увидеть Агнессу – именно эта мысль заставила короля предпринять путешествие в сорок миль. Верный долгу, он не хотел нарушить обета, но не мог отказать себе в удовольствии хотя бы издали и не будучи узнанным взглянуть на ту, которая жила в его сердце. Стараясь избегать мест оживленных, он ехал, так быстро, что через три часа уже достиг холмов, которые окружали замок Агнессы. Долго и пристально смотрел он вдаль и был разочарован, не заметив никого, кроме часовых на караульных башнях. Наконец на одной из площадок промелькнуло белое платье, развевающееся под ветром. С первого взгляда он узнал Агнессу Мераннийскую. Привязав свою лошадь к дереву, Филипп подался вперед, чтобы лучше разглядеть ту, что была так дорога для него.
Уверенный, что его нельзя узнать в таком облачении, он рискнул приблизиться к замку и казался в нескольких шагах от Агнессы, продолжавшей прогуливаться по платформе. В какой-то момент она обернулась, и Филипп увидел ее лицо. Ее щеки были смертельно бледны, а черные брови еще больше оттеняли эту бледность.
Стараясь быть незамеченным, Филипп сделал еще несколько осторожных шагов ей навстречу, но звон кольчуги выдал его присутствие. Агнесса вздрогнула и, обернувшись, посмотрела на рыцаря в упор. Трудно сказать, узнала ли она Филиппа, во всяком случае, тотчас остановилась. Протянув к нему руки, и, пробормотав что-то невнятно, она упала на руки горничной, сопровождавшей ее.
Король рванулся к воротам с намерением войти в замок, но, вспомнив об обещании не беспокоить свою супругу и не входить в ее жилище в течение полугода, он вовремя одумался и остановился. Но этот порыв не ускользнул от взгляда прево, который беседовал в это время со стражниками, охранявшими внутренний двор. И он, и солдаты удивленно смотрели на рыцаря в доспехах, который был так стремителен, но вдруг замер в нерешительности, не переступив порога.
– Что вам угодно, сир? – окликнул прево.
– Я хотел бы справиться о здоровье королевы, но мне запрещено переступать порог этого замка. Будьте любезны, пошлите кого-нибудь узнать о ее самочувствии.
Прево согласился на эту просьбу, хотя и был несколько удивлен странным отказом рыцаря войти во двор замка. Посланный быстро вернулся и сообщил, что королева была без сознания, как это уже случалось, но теперь все позади, и она чувствует себя значительно лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68