Напоминание о ее обязанностях со стороны герра Дитвайлера наверняка не доставило ей много радости. Грязное дело. А Дитвайлер врет и врет неумело. Никаких других облигаций «Тремонт-капитала» не существует. В «Харцвайгере» лежат те же облигации, что и у нас.
Но почему он не хочет в этом признаваться?
Положение становилось серьезным. Все говорило о том, что «Де Джонг» может потерять двадцать миллионов долларов. Если мы не найдем эти деньги, то наша фирма окажется в критическом положении. Вероятно, по закону мы не обязаны компенсировать клиентам их потери, но я был уверен, что после этого клиентов у нас почти не останется. Мне нужно было рассказать обо всем Хамилтону. Его стол пустовал. Карен сказала, что Хамилтона не будет всю вторую половину дня и он появится только завтра утром, да и то не к началу рабочего дня.
На следующий день Хамилтон пришел к обеденному перерыву. Он сел за свой стол, включил компьютер и замер, глядя на экран.
Я подошел к нему.
- Прошу прощения, Хамилтон, - сказал я, - у вас есть несколько минут?
- Сейчас час двадцать семь. Данные об уровне безработицы поступят в час тридцать. У меня есть три минуты. Этого достаточно? - спросил он.
Я помедлил с ответом. Мне нужно было сообщить ему нечто очень важное, но я совсем не хотел рассказывать о таком запутанном деле в спешке. Если Хамилтон сказал, что у него три минуты, значит, он располагает ровно тремя минутами.
- Боюсь, это займет чуть больше времени, - сказал я.
- В таком случае садитесь. Вы можете чему-то научиться.
Сдержав нетерпение, я подчинился.
- Теперь расскажите мне, что сейчас происходит на казначейском рынке.
Хамилтон имел в виду рынок американских государственных облигаций, самый ликвидный рынок в мире. Большей частью инвесторы именно там получают представление о процентных ставках по долгосрочным облигациям.
- В течение последнего месяца курс снижался, - сказал я. - Все ждут повышения процентных ставок.
Когда курс государственных облигаций падает, доходы по ним возрастают, отражая надежды на более высокие процентные ставки в будущем.
- А почему курс снижается?
- Все боятся, что в США занятость может достичь максимума. В прошлом месяце уровень безработицы составил пять и две десятых процента. Многие экономисты полагают, что он не может опуститься намного ниже пяти процентов и что даже на этом уровне в системе будет скапливаться инфляционное давление. Предпринимателям будет труднее нанимать рабочих, поэтому им придется повышать заработную плату. Повышение заработной платы означает рост инфляции, а значит, более высокие процентные ставки. Поэтому курс государственных облигаций падает.
- Так что же произойдет после того, как будет достигнут критический уровень занятости? - спросил Хамилтон.
- Очевидно, рынок надеется, что уровень безработицы опустится до пяти процентов. Как я уже говорил, снижение уровня безработицы означает рост инфляции. Рынок опять-таки бросится продавать.
Мне всегда казалась нелепой эта ситуация: что хорошо для рабочих, то плохо для рынка облигаций. Помню, как-то раз я оказался в операционном зале одной крупной фондовой биржи. Когда объявили, что работу потеряли на несколько тысяч больше рабочих, чем ожидалось, то в зале повсюду раздались радостные возгласы, а казначейский рынок просто взбесился. Вот и говори после этого о башне из слоновой кости!
- Вы правы. Действительно, почти все уверены, что уровень безработицы упадет до пяти процентов и что на рынке все бросятся продавать облигации. Что в такой ситуации должен делать я? - спросил Хамилтон.
- Если бы мы имели государственные облигации, мы могли бы их продать, - сказал я. - Но те, что у нас были, мы продали еще месяц назад, поэтому нам остается только сидеть и смотреть.
- Неправильно, - сказал Хамилтон. - Впрочем, смотрите сами.
Большой телевизионный экран показывал нам все, что происходило сейчас на рынке. Расположенные колонками зеленые циферки, мигая, быстро менялись по мере того, как покупались и продавались облигации, повышался или понижался их курс. Мы не упускали облигации, выпущенные на срок тридцать лет, попросту называемые «долгоиграющими». Сейчас их курс был равен 99.16, то есть девяносто девять и шестнадцать тридцать вторых или девяносто девять с половиной.
За одну минуту до объявления об уровне занятости зеленые циферки замерли. Никто ничего не продавал и ничего не покупал. Все ждали.
Эта минута казалась вечностью. Во всем мире, в Лондоне, в Нью-Йорке, во Франкфурте, Париже, Бахрейне, даже в Токио, сотни людей, сгорбившись, не сводили глаз со своих экранов. Все ждали. В яме срочных сделок чикагской биржи тоже царили молчание и ожидание.
Раздался приглушенный сигнал, и через секунду на экранах появилось короткое сообщение Рейтер и «Телерейт». Зеленые буквы гласили: «В июле в США уровень безработицы упал до 5,0% по сравнению с 5,2% в июне».
Через две секунды цифры 99.16 рядом с символом «долгоиграющих» облигаций сменились на 99.08, то есть на девяносто девять и восемь тридцать вторых или на девяносто девять с четвертью. Я был прав. Безработных стало меньше, и курс облигаций падал.
Еще через две секунды наша телефонная панель замигала всеми лампочками сразу. Никто не знал, что задумал Хамилтон, но все были уверены, что-то на уме у него есть.
Хамилтон подсоединился к одной из линий. Я слушал по второй трубке. Звонил Дейвид Барратт.
- Я только хотел вам сказать, что мы думаем по... - начал он.
- Назовите вашу цену на двадцать миллионов долгоиграющих, - прервал его Хамилтон.
- Но наш экономист думает...
- Я очень рад, что у вас есть экономист, который думает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127