M. K. МАМАРДАШВИЛИ, А. М. ПЯТИГОРСКИЙ

СИМВОЛ И СОЗНАНИЕ
МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ О СОЗНАНИИ, СИМВОЛИКЕ И ЯЗЫКЕ

М., Школа "Языки русской культуры", 1997

В квадратных скобках [] номер страницы.
Номер страницы предшествует странице.

Звездой * обозначены примечания авторов, помещЇнные под страницей.

ПРОЕКТ ОБЩИЙ ТЕКСТ TEXTSHARE


СОДЕРЖАНИЕ

А. Пятигорский. Предисловие ко второму изданию. Заметки об одной из
возможных позиций философа
Л. Воронина Предисловие
От авторов

I. Метатеоретическое введение о сознании
0. Сознание. Работа с сознанием. Теория и метатеория. Язык. Интерпретация
1. Сфера сознания
2. Состояния сознания
3. Структуры сознания II. Введение в понимание символа
0. Знаковые дуализмы
1. Приближение к символу
2. Знак и символ
3. Знание, язык и символ III. Двойственность современной символологии
0. Терминология. Символ - вещь
1. Конкретная символология сознания
2. "Постулаты" символологии
3. Особая категория символов
4. Первичное и вторичное в символике IV. Соотношение символических и
естественно-языковых систем как фактор, определяющий характер культуры



Авторы - друг другу




ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ.
ЗАМЕТКИ ОБ ОДНОЙ ИЗ ВОЗМОЖНЫХ ПОЗИЦИЙ ФИЛОСОФА

Домысел чрезвычайности эпохи отпадает. Финальный стиль (конец века, конец
революции, конец молодости, гибель Европы) входит в берега, мелеет... Судьбы
культуры в кавычках вновь, как когда-то, становятся делом выбора. Кончается
все, чему дают кончиться... Возьмешься продолжать, и не кончится. И я
возвращаюсь к брошенному без продолженья. Но не как имя, не как литератор,
не как призванный по финальному разряду...
Б. Пастернак
Перечитывая сейчас "Символ и сознание", я думаю, что там не хватает
одного положения, а именно: что мы (я имею в виду авторов книги) не можем
(или не хотим, что здесь одно и то же) думать о сознании как о чем-то
другом, ином, чем сознание, но можем думать о чем угодно другом как о
сознании. Это положение суммирует тривиальность и элементарность нашей
феноменологии сознания и может служить заключенной в скобки предпосылкой
нашей метатеории сознания. Строго говоря, в философии сознания, как я ее
себе сейчас представляю - и с этого момента выражение "философия сознания"
будет употребляться только в этом персональном ее значении, - метатеория
занимает место теории. Необходимость этого диктуется, между прочим, и тем,
что в философии сознания отсутствует оппозиция "субъективное/объективное",
обязательная почти для любой теории в философиях классического типа.
Разумеется, слово "объективное" здесь употребляется и в смысле
"специфический объект": у философии сознания нет своего специфического
объекта, поскольку сознание не есть объект, а любой другой объект теряет
свою специфичность, будучи соотнесен с сознанием. Позиция философа в
отношении любого объекта (включая его самого) определяется его отношением к
{сознанию объекта;} без такой позиции нет ни философа, ни его философии
(хотя вполне возможна наука, теология и т. д.). В моем случае позиция
определяется тем, что я считаю, что, в конечном счете {сознание, которым
занимается философия, есть} то, что предоставлено философу как {материал
другого} мышления (включая его собственное) с объектом и субъектом
последнего. Мышление философа будет тогда {мышлением о другом мышлении об
(определенном) объекте}. Здесь формальный, конвенциональный объект первого
мышления есть не объект, а "мышление об (определенном) объекте".
Последнее обстоятельство исключительно важно, поскольку мы здесь не имеем
дела и с "мышлением о мышлении", с отсылкой к мыслящему, то есть здесь мы не
имеем дела с {рефлексией} [в смысле {(Subjektive) Reflexion (auf Einsicht)]}
в собственном смысле этого слова. Что, однако, никак не исключает того, что
философия сознания в других случаях может иметь дело с рефлексией, но как с
уже объективированным фактом сознания.
В философии сознания "история" есть "мышление об истории", то есть
"история как сознание", а не "история как объект сознания" и менее всего
"сознание как история". Иначе говоря, "история" здесь - "осознаваемое",
содержание которого, "что" которого, не мыслится вне его осознаваем ости.
Как идея, как "готовый" результат "бывшего" мышления, история осознается
как {структура}, то есть как сложное, не-атомарное образование эмпирического
сознания. Это, с одной стороны, предполагает внутреннюю сложность,
конфигуративность (сложный пространственный образ, рисунок) этой идеи, а с
другой - ее вариативность, то есть наличие ряда версий этих конфигураций,
построенных, однако, по более или менее одинаковому, общему для них
принципу.
Теперь одна оговорка. Говоря об "истории", я хочу подчеркнуть, что она
как сложная идея ни в коем случае не может редуцироваться ни к
квазинатуралистической концепции времени современной науки, ни ко времени
взятом в его мифологическом аспекте. Время здесь полагается другой
структурой сознания, отличной от "истории". В последней оно фигурирует как
{производное} от фиксированных в сознании событий, как одна из возможных
форм описания этих событий, а не как "константа бытия", конкретизацией
которой служит "история". Все это, разумеется, только при {внешнем -} то
есть с другой (здесь третьей) точки зрения наблюдении (история, мыслящая
сама себя - историософский миф).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11