– Нет, патриоты. Не нравятся русским людям иноземные захватчики, вот они и нападают на неприятеля, – объяснил я. – Мы с тобой тоже, вроде как партизаны.
– Так они же нас могли убить! – с чисто женской логикой, возмутилась она. – Они что не видят…
– Поехали скорее, – перебил я, – вдруг у них тоже есть лошади. Нам только не хватает воевать со своими!
Мы пришпорили своих жеребцов, и перешли с рыси на галоп, но далеко ускакать нам было не суждено. Где-то впереди на дороге раздался негромкий залп из нескольких ружей, и мы не сговариваясь, остановились.
– Давай свернем в лес, – сказал я, направляя лошадь под деревья, – переждем там.
Мы, сколько было можно, проехали верхом, потом, когда началась непроходимая чаща, спешились и дальше вели лошадей в поводу. На дороге продолжалась стрельба, служившая нам ориентиром направления. Вдруг, неожиданно громко и близко выстрелила пушка. Похоже, дело на дороге начинало принимать серьезный оборот. Кто с кем воюет, было непонятно, да меня это и не занимало. С нас хватило и собственных приключений.
Наконец мы отошли на безопасное, как мне казалось расстояние, и остановились.
– И что мы теперь будем делать? – спросила Матильда.
– Ждать вечера, похоже, французские войска начинают расползаться вдоль дороги.
– А чего нам их бояться? Опять обманем, – пренебрежительно сказала она.
– Нет, с меня хватит быть немым поляком, давай лучше зря не рисковать. Или ты больше не хочешь разыскать нашего помещика? – спросил я, прислушиваясь к бою на дороге.
Стрельба там все усиливалась. Опять невдалеке выстрелили из пушки. Это уже не было похоже на локальную перестрелку с крестьянами.
– Давай уйдем отсюда, – попросила Матильда. – Вдруг в нас попадет пушечное ядро!
То, что это невозможно, я не сомневался, мы уже отошли от дороги метров на триста, но возражать не стал и пошел вглубь леса. Матильда шла следом, проникновенно беседуя с лошадью на французском языке. Неожиданно мы наткнулись на узкую лесную дорогу, совершенно, до состояния черной грязи, раздолбанную лошадиными копытами. Я предупреждающе поднял руку.
– Что случилось? – негромко спросила Матильда.
– Тише ты, – попросил я. – Смотри, тут совсем недавно кто-то проехал на лошадях.
– С чего ты это решил?
– Следы от копыт не успели заполниться водой, – объяснил я. – Интересно, кто бы это мог быть?
Вопрос был праздный, но совсем неожиданно нашелся правильный ответ.
На дорогу из-за ближайших деревьев выскочило несколько человек в мохнатых шапках с обнаженными саблями, и окружили нас. Испуганные лошади начали вырывать поводья.
– Попались, голубчики! – радостно закричал здоровенный малый с казацкой саблей и веселыми разбойничьими глазами. – Андрюха, смотри в оба, если дернутся, руби!
– Не бойся, не дернемся, – стараясь казаться спокойным, сказал я. – И нечего здесь саблями размахивать, вы не на параде!
То что, французские уланы вдруг заговорили по-русски, не столько удивило, сколько расстроило казаков. Они сразу поскучнели.
– Так вы, что, выходит, свои? – разочаровано спросил здоровяк. – Тот-то я думаю, чего это французы такие, если вдвоем в лес сунулись!
– Свои, – подтвердили. – А вы кто, партизаны?
– Точно, – подтвердил тот же казак.
– Это ваши там с французами бьются? – кивнул я в сторону затихающего боя.
– Капитан обоз отбивает, а мы тут в резерве, – подтвердил он. – А вы почему в чужой одежде?
– Так получилось, пришлось переодеться, – туманно объяснил я. – Говоришь, капитан в бою? Как бы нам с ним повидаться?
– Думаю, скоро сам здесь будут, тогда и повидаетесь. Он у нас орел! – похвастался он.
Я начал вспоминать все, что помнил о партизанах 1812 года. Первым на память пришел самый известный из них, Денис Давыдов.
– Капитана вашего случайно не Давыдовым зовут?
– Нет, – вместо здоровяка ответил красивый парень с кривой турецкой саблей, которого здоровяк назвал Андрюхой, – нашего капитана кличут Александром Никитичем.
Это имя мне ничего не сказало, и я назвал еще одного известного партизанского командира:
– А фамилия его случаем не Фигнер?
– Так вам Александр Самойлович нужен? – образовался здоровяк. – Он тоже здесь в этих лесах. Мы вчера с его людьми целый обоз с золотом и серебром отбили! Лихие рубаки, всех хранцузов вырезали!
Теперь я узнал имя отчество Фигнера, осталось узнать, к кому попали мы.
– А Александра Никитича как прозывают? – вмешалась в разговор до сих пор молчавшая Матильда.
– Так Сеславин же, – охотно подсказал Андрюха. – Он у самого главного командующего адъютантом был!
– Не слышали, такого, – покачала головой Матильда, я же обрадовался.
– Неужели сам Сеславин! – невольно воскликнул я.
Об этом замечательно храбром, достойном и благородном русском офицере я когда-то читал. Подробности не помнил, но общее впечатление, что человеком он был замечательным, осталось.
– Точно, они сами, Александр Никитич, – довольный произведенным впечатлением, подтвердил здоровяк.
Я подумал, какие сейчас удивительно бесхитростные времена.
Первому встречному человеку, да еще одетому в мундир вражеской армии, лишь только потому, что он хорошо знает русский язык, солдаты свободно выбалтываются все военные тайны!
– Вы здесь останетесь или с нами пойдете? – спросил казак.
– Если можно, то с вами.
– Бой там что-то слишком жаркий, – извиняющимся тоном объяснил он, – как бы наша помощь не потребовалась. Француз, он хоть и неправильной христианской веры, но драться не хуже православных способен!
По поводу «правильности» веры я спорить не стал. То, что только их вера правильная, я слышал от представителей всех существующих конфессий, с которыми приходилось сталкиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94