– лишь только мы отошли от партизанского бивака, спросил он, придерживая мою лошадь за повод.
От такого неожиданного и прямо поставленного вопроса я слегка растерялся и поинтересовался, о чем это он говорит.
– О том и говорю, что по грехам и расплата, – опять обобщил он.
– Оно конечно так, не без этого, но если рассудить по душе, то вполне может быть, и не только, а кабы, – не менее туманно ответил я. – Ты дорогу-то до Потапова точно знаешь?
– Мы, ваше сиятельство, люди местные и все тута знаем, – солидно откашлявшись, уверил он. – Меня другое занимает, почему такая несправедливость царит кругом?
– Это, друг Дормидонт, не только тебя, а любого русского человека интересует, – миролюбиво сказал я, – сам-то ты что по этому поводу думаешь?
– А то и думаю, что не зря Сатана наслал на нас полчища вражеские. За грехи пришло время отвечать!
– Ладно, если так. Долго нам до Потапова добираться? – попробовал я ввести разговор в конструктивное русло.
– Это как посмотреть, – подумав с минуту, ответил он, – если коротко идти, то не долго, а если длинно, то долго. Ты, ваше сиятельство, сам-то как об этом деле понимаешь?
– Никак не понимаю, – честно признался я. – А зачем идти длинной дорогой, если есть короткая?
– Так мне все равно, какой идти, как ты скажешь, так и будет.
Я давно уже не общался с крестьянами и разучился правильно ставить вопросы, чтобы получать вразумительные ответы. Попытался разбить общий вопрос на несколько конкретных.
– А чем плоха короткая дорога?
– Тем и плоха, что по болоту, – ответил Дормидонт. – По болоту теперь не пройдешь, утопнуть можно.
– Значит нужно идти длинной, посуху? – предположил я.
– Оно конечно можно, только как пройти когда и там топи! – сообщил он. – Ты мне вот на какой вопрос ответь, если человеку обещано царствие небесное, то почему одним все, а другим ничего. Возьми того же француза, зачем ему было на нашу землю идти, у него, что, своей земли нет?
– Ты не сказал, какие топи на длинной дороге, – напомнил я.
– Известно какие, глубокие, – объяснил он, с сомнением на меня посматривая. – Дожди ведь идут и идут. Вот ты говоришь, у нас есть справедливость, а по мне нет ее, и никогда не было, вот возьми хотя бы меня…
Я о справедливости ничего не говорил и слушать исповедь проводника не собирался, потому повторил вопрос о топях.
Дормидонт удивленно на меня посмотрел, но нить разговора не потерял, начал непонятно рассказывать, как его осенью при обмолоте обидел сосед Иван Пахомов. Матильда нервно спросила, сколько мы еще будем стоять под дождем на одном месте.
– Нам нужно идти, – напомнил я проводнику. – так что ты говорил о топях?
– Эх, ваше сиятельство, не понимаете вы простую душу, – упрекнул он. – Думаешь, ежели человек, скажем, простой крестьянин, так он души не имеет? А у него душа получше, чем у некоторых чистых. Потому как он правдой живет! Вот ты говоришь…
– Дормидонт, – перебил я, – ты с кем все время разговариваешь?
– Сам что ли не знаешь? С тобой, – покладисто объяснил он. – Паренек твой, вот этот, – указал он пальцем на Матильду, – гляжу я, какой-то хмурной, слова доброго не скажет!
Боюсь, что на добрые слова я тоже оказался неспособен и стал говорить на повышенных тонах. Точнее будет сказать, начал кричать:
– Ты нас взялся отвести в Потапово? Взялся! Так и веди! Если все выполнишь, как договорились, я тебе денег дам!
Однако на Дормидонта мой крик никакого впечатления не произвел, он только выпустил из руки повод лошади и прислонился плечом к дереву, после чего грустно улыбнулся и объяснил:
– Я разве за деньги вас веду? Мне деньги, тьфу. Мы по крестьянству и без денег сгодимся. Я по добродушной душевности вызвался. Вижу, господа справные, почему думаю, не помочь хорошим людям? Доброму делу и ангелы на небе радуются!
– Ну, так порадуй их, ради Бога, отведи нас в Потапово! – взмолилась Матильда. – У меня уже от дождя вся одежда промокла!
– Лучше умереть, чем неправду терпеть, – подумав над ее словами, ответил народной поговоркой Дормидонт.
– Ладно, – сказал я Матильде, – не понимаешь что ли, не хочет он нас вести, вот дурака и валяет… Поехали, как-нибудь и сами доберемся.
Дормидонт впервые посмотрел мне прямо в глаза и виновато сказал:
– Твоя, правда, ваше сиятельство, крепка могила, да никто в нее не хочет. Не по Сеньке, видать, шапка. Прости если что не так, только никак я не могу в то Потапово идти. Барин тамошний – чистый зверь, от него и свои крестьяне терпят, а чужому не приведи Господи попасть, с живого шкуру спустит.
– Понятно, – сказал я, хотя ничего понятно мне не было, особенно то, зачем Дормидонт сам вызвался нас проводить, а на полдороги вдруг испугался. – Не можешь, так не можешь, неволить не будем. Прощай, если так.
Я тронул повод и застоявшаяся лошадь, боком обойдя мужика, пошла вперед. Мне почему-то показалось, что мы с ним просто так не расстанемся, потому я не стал оглядываться, оставив его, что называется, посреди дороги.
– Ну, ты посмотри, что за люди эти крестьяне! – сердито сказала Матильда, поравнявшись со мной.
– У каждого в жизни свой интерес, – философски ответил я, – сейчас узнаем, что ему от нас нужно.
– Ты думаешь, что он не уйдет?
– Нет, конечно, зачем бы он с нами тогда пошел. Крестьяне народ рациональный.
– Что значит, «рациональный»? – переспросила она значение незнакомого слова.
– Это значит, что ничего просто так не делают, – примерно перевел я. – Сейчас он нас окликнет!
Мы уже отъехали достаточно далеко, и было самое время Дормидонту нас остановить, что и случилось, словно бы на заказ:
– Ваши сиятельства, погодьте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94