– Слишком тщательно одет, к тому же держался очень уверенно, как будто ничего не боится, – объяснил я. – Будь он настоящим французским лейтенантом, вел бы себя по-другому.
– Говорил он по-французски прекрасно, безо всякого акцента. Наверное, он очень смелый человек!
Как соотносится совершенное владение иностранным языком со смелостью, она не объяснила. Я кивнул, не желая вступать в разговор в неприятном мне народном герое. Мы уже добрались до середины поля, были видны со всех сторон, так что было самое время обсуждать достоинства героя-партизана. Однако Матильда думала по-другому и тему не завершила:
– Мне Фигнер показался очень симпатичным, ты обратил внимание, как он на меня посмотрел, когда узнал, что я женщина?
– Обратил, – успокоил я ее, – ты ведь у нас красавица!
На наше счастье, рыхлая почва, наконец, кончилась, теперь под ногами оказался плотный дерн, так что добрались мы до деревьев быстро и без приключений. Мы долго шли вдоль опушки, рассчитывая найти хотя бы тропу. Дормидонт огорченно крякал и каялся, что нас «завел». Наконец что-то похожее на тропу отыскалось, и мы пошли по ней в глубь леса. Был он почти непроходимым, так что идти пришлось опять пешком, ведя за собой лошадей. Скоро мы вымотались, а так как время было уже обеденное, решили отдохнуть и обсушиться.
Дормидонт, как известный щедринский солдат, прокормивший двух генералов, сразу же взялся разводить костер и обустраивать бивак, а мы с Матильдой как господа и тунеядцы, уселись под огромной елью на сухую хвою. Француженке явно не терпелось обсудить давешнего Фигнера и мне пришлось пойти у нее на поводу.
Об этом партизане из своей прошлой жизни я не знал ровным счетом ничего, за исключением, разве что, его фамилии. Обычно когда говорят о партизанском движении Отечественной войны 1812 года, вспоминают Дениса Давыдова.
Ему посвящен не очень, на мой взгляд, удачный фильм, и эпизод в известной ленте «Гусарская баллада». А вот других партизанских командиров, Сеславина, Фигнера, Дорохова упоминают, что называются, вкупе. Потому никакого предубеждения лично против Фигнера у меня не было.
– Почему ты ни в чем не хочешь со мной согласиться?! – рассердилась она, так и не добившись от меня ни единого восторженного слова в адрес понравившегося ей молодого человека.
– Имею я, в конце концов, право на собственное мнение, – в свою очередь, возмутился я, когда Матильда достала меня своей женской аргументацией. – Ты его видела десять минут, и он тебе понравился! Я тоже его видел десять минут, и он мне не понравился! Так объясни, что ты от меня хочешь?
– Если ты меня к нему приревновал, то так и скажи и нечего наговаривать на человека! – нашла она самый весомый аргумент. – Увидел, как он на меня смотрит, и сразу же он тебе разонравился!
– Мне не понравилось не то, как он на тебя смотрит, а то, что он сказал о наших уланах, – начал я, но договорить не успел. К нам под ель на четвереньках влез Дормидонт и попросил мое огниво, оказалось, что у него отсырел трут.
Я сбился и полез в карман, а Матильда удивленно спросила крестьянина:
– Ты что, еще не разжег костер? Откуда тогда пахнет дымом?
Я втянул воздух носом, и мне тоже показалось, что к нему примешивается какой-то посторонний запах.
– Точно, дымом несет, – подтвердил и Дормидонт. – До деревни отсюда семь верст киселя хлебать, стало быть, мы в лесу не одни!
Вставать и опять бродить по лесу ужасно не хотелось, но другого выхода не было. Война есть война. Я выбрался из-под дерева, проверил пистолет и сказал спутникам, что схожу проверю, что здесь у нас за соседи.
– И я с тобой пойду, – без особого энтузиазма вызвалась Матильда, но я махнул рукой, чтобы она отдыхала, и пошел, как ищейка, на запах.
Даже несколько минут, проведенные в покое, благотворно на меня подействовали, я легко шел по лесу, стараясь передвигаться скрытно, от одного большого дерева к другому. Минут через десять, приблизился к чужому костру так близко, что стал слышен треск горящих веток. Наконец между деревьями показалось и становище: несколько десятков шалашей, крытых еловым лапником.
Скорее всего, тут прятались от французов местные крестьяне. Я еще какое время наблюдал за лесными обитателями, увидел двух мужиков в армяках, они рубили ветки у сваленного дерева, женщину, гнавшуюся с хворостиной за мальчишкой и вернулся к своим. Мы посовещались и решили до вечера побыть с крестьянами, а к ночи двинуться в Потапово, до которого отсюда было, по словам, Дормидонта, версты две.

Глава 18

Первым к крестьянам подошел Дормидонт. Мы с Матильдой подождали, пока он с ними поговорит и успокоит относительно наших французских мундиров. Переговоры прошли успешно, Дормидонт сделал нам знак и мы подошли к костру, около которого толпились мужики. Появление вооруженных «бар» крестьян не обрадовало, но по русскому гостеприимству, встретили они нас ласково и сразу же пригласили погреться у костра.
Лагерь у них, оказалось, многолюдный, обитало тут не меньше полутора сотен человек. Мужики рассказали, что жители их деревни разделились на несколько частей и спрятались в лесных чащобах, недоступных кавалерии французов. Тут же в лесу содержался скот, который удалось уберечь от неприятеля.
– Давно вы тут прячетесь? – спросил я, когда представления закончились.
– Считай, четвертый день, – ответил пожилой человек в исправной крестьянской одежде, которого крестьяне почтительно звали Николаевич.
– Французы не беспокоят? – продолжил я, не столько из любопытства, сколько ради поддержания разговора.
– Бог миловал, – ответил он, почему-то отводя взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94