И не надо было здешним крестьянам щедростей стригоя, разбегались они кто куда. Нашлись храбрые люди, решили бороться с ним. Находились и такие, кто пытался его убить. Стал стригой опасаться за свою жизнь. И что в замке у него творилось, тоже известно сделалось. Стригой умел повелевать чужим разумом, но сила его не бесконечная была: двух-трех человек мог еще удержать, а вот всю деревню – нет. Уже по всей Трансильвании о нем знали. А стригою без свежей крови никак нельзя, иначе помрет с голоду.
И тогда он собрал самых старых и мудрых людей в деревне и предложил им заключить договор. Стригой пообещал, что больше никого из здешних крестьян не тронет, а станет заботиться о них так, как никакой домнул никогда о своих крестьянах не заботился. Еще пообещал он, что волки перестанут нападать на скот. А за это крестьяне должны заманивать в замок чужестранцев и разных других пришлых людей и крепко молчать про договор.
Крестьяне согласились, и с той поры в деревне зажили богато и сытно. Никого больше Дракула не убивал, разве что непослушных, которые поперек воли его шли. Так минуло много лет. Крестьяне забыли, что такое недоедать. Когда Наполеон напал на Трансильванский край, вокруг такой голод страшный был, а мимо нашей деревни все стороной катилось. Волки даже зимой на скот и лошадей не нападали. У крестьян обычай такой появился: отдавать стригою младенцев, которые больными или увечными родились и все равно не жильцы на белом свете. Таких младенцев все больше становится, потому что люди из других мест про договор все-таки узнали и ни женихов, ни невест в нашу деревню теперь не заманишь.
А когда женятся только на своих и замуж только за своих выходят, больные дети не редкость.
И еще пообещал стригой, когда договор заключал: других стригоев не будет. Он один. Так и ему хорошо, и людям. А потому всех, у кого он кровь пил, он потом убивал, колом протыкал и голову отрезал, чтобы не встали.
Но хоть много хорошего своим крестьянам сделал он, а боятся его в деревне. Шепчутся, страшные истории рассказывают про то, как стригой расправляется с теми, кто договор нарушает, кто повредить ему пытается или предостерегает тех, кого он себе в жертву выбрал. Находились смельчаки, хотели убить стригоя, да только он жив, а у них и косточки сгнили. Вслух никто не скажет, а про себя-то многие крестьяне ему смерти желают. С полей его кормятся, на хлебах его жиреют, но все равно мечтают, чтобы он сгинул.
А еще рассказывают, что такой же договор стригой заключил со своей семьей. Пообещал им, что никого не тронет и будут они жить счастливо, даже не подозревая, кто он есть на самом деле.
* * *
В этом месте Дунин рассказ был прерван стуком в дверь. Пришла Илона, чтобы сменить постельное белье. Дуня с виноватым видом тут же выскользнула в коридор. Я хотела расспросить ее про договор стригоя с семьей, но не решилась. Во-первых, Дуня ни за что не стала бы говорить о подобных вещах в присутствии других слуг. А во-вторых, за такие рассказы она могла серьезно поплатиться. Придется мне дожидаться нового удобного момента.
Оставив всякие попытки уснуть, я лежала и думала над бесхитростным Дуниным рассказом. От него мои мысли переместились на Жужанну, на Аркадия и, конечно же, на моего ребенка, которому вскоре предстоит родиться в этом странном и страшном доме.
Где-то посреди своих размышлений я неожиданно погрузилась в дремоту. Схожее состояние вызывает и лауданум, только на сей раз все было намного сильнее и глубже. Поначалу я подумала, что вот-вот засну, и обрадовалась. Не знаю, сколько времени длилась эта блаженная дремота, но затем я с ужасом обнаружила, что мой разум подвергается почти гипнотическому воздействию темно-зеленых глаз Влада.
Я заставила себя проснуться и, зевая, села на постели. Сердце мое тревожно забилось. Не знаю, каким образом, но я поняла, что он вновь находится в спальне Жужанны. Я встала и босиком подошла к окну. Бархатные портьеры были плотно задернуты. Из-под двери пробивалась полоска света – Аркадий все еще делал записи в своем дневнике, сидя в соседней комнате.
Я взялась на край портьеры и замерла. Я пыталась убедить себя в нелепости своих подозрений. Ну как Влад может появиться в спальне Жужанны, когда там ночует Дуня, а окна надежно защищены чесночными гирляндами?
И все же мне было не побороть предчувствия опасности. Я осторожно отодвинула край портьеры и приникла к узкой щелочке.
В небе висел тусклый серп ущербной луны. Постепенно мои глаза привыкли к темноте. Лужайка внизу была пуста. Я уже собиралась опустить портьеру и отчитать себя за пустые страхи, как вдруг заметила, что у Жужанны открыты ставни.
Я присмотрелась, но из-за темноты мне было не разглядеть, открыто у нее окно или нет. Я придвинулась еще ближе и почти уткнулась носом в стекло.
Из лабиринта теней выскочило что-то темное и рычащее и ударилось в окно почти рядом с моим лицом. Причем это было проделано с такой силой, что стекло треснуло.
Из моей груди вырвался крик. Волк (да, это был волк!) присел на задние лапы и прыгнул снова. Я отчетливо видела прижавшуюся к стеклу волчью морду с оскаленной пастью, полной острых желтоватых зубов. Я испугалась до крайности.
Отбросив край портьеры, я бросилась к двери, но та уже отворилась сама. На пороге стоял Аркадий, сжимая в руке револьвер, как будто он ждал нападения и заранее вооружился. Он оттеснил меня назад, заслонив собой. Сообразив, что опасность исходит от окна, он отдернул портьеру. В этот момент волк прыгнул снова, ударив по раме и задев стекло.
Аркадий выстрелил в темноту. Револьвер дернулся в его руке, а сам он попятился назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105