И, начав с убийства моего стюарда, я пересказал все, что случилось со мной с того времени и до последнего мгновения, которое я помнил перед тем, как очнулся в Доме Апу-Пунхау. Я никогда не умел отделять важные подробности от прочих (что тебе, мой читатель, должно быть хорошо известно), отчасти потому, что мне все подробности кажутся важными. Еще хуже мне это удалось в тот раз, когда я был вынужден работать языком, а не пером; я рассказал им очень многое из того, что не занес в эту рукопись.
Пока я говорил, через какую-то щель пробился солнечный лучик; так я понял, что вернулся к жизни ночью, а теперь начался новый день.
И я по-прежнему говорил, когда заскрипели гончарные круги и мы услышали болтовню женщин, спешивших к реке, которая покинет их город, стоит лишь остыть солнцу.
Наконец я сказал:
– Вот и все, что я знаю, а теперь знаете и вы. Можете вы теперь, выслушав меня, разгадать тайну Апу-Пунхау?
Барбатус кивнул:
– Думаю, нам это по силам. Ты уже знаешь, что, когда корабль на всем ходу проносится меж звезд, мгновения и дни на его борту могут обернуться годами и столетиями на Урсе.
– Так и должно быть, – согласился я, – если время изначально мерилось по приходу и уходу света.
– Поэтому твоя звезда, Белый Фонтан, родилась раньше и наверняка задолго до правления Тифона. Полагаю, это время уже не за горами.
Фамулимус, казалось, улыбнулась – возможно, это и была обыкновенная улыбка:
– Разумеется, это так, Барбатус, раз его забросила сюда собственная сила звезды. Покидая свое время, он бежит, пока не вынужден остановиться, а останавливается здесь, поскольку не может бежать дальше.
Если Барбатусу и не понравилось, что его перебили, то он никак не выказал недовольства.
– Быть может, твоя сила вернется, когда свет твоей звезды впервые упадет на Урс. В таком случае со временем Апу-Пунхау проснется, если только ему захочется покинуть то место, где он обнаружил себя.
– Пробудиться к смерти в жизни? – переспросил я. – Ужасно!
– Скажи лучше «прекрасно», Северьян, – не согласилась Фамулимус. – От смерти к жизни, чтобы помочь людям, которые любили его.
Некоторое время я размышлял над этим, пока вся троица терпеливо ожидала рядом. Наконец я сказал:
– Должно быть, смерть ужасает нас лишь тем, что пролегает между кошмаром и чудом жизни. Мы видим лишь кошмар, который остается позади.
– Мы надеемся на это, Северьян, – прогудел Оссипаго, – не меньше твоего.
– Но если Апу-Пунхау – это я, то чье же тело я нашел на корабле Цадкиэля?
Почти шепотом Фамулимус пропела:
– Тот, кого ты видел мертвым, был рожден твоей матерью. По крайней мере так я заключила из твоих слов. Я заплакала бы о ней, если бы могла плакать, но, наверное, не о тебе, который все еще живет здесь. Могучий Цадкиэль совершил для тебя там то, что мы проделали ради тебя здесь: взял память из твоего мертвого сознания и вылепил твое сознание и тебя самого заново.
– Хочешь сказать, что, когда я стоял перед Престолом Правосудия Цадкиэля, я был фантомом, которого сотворил сам Цадкиэль?
– «Сотворил» – слишком сильное слово, – проговорил Оссипаго, – если только я постиг твой язык настолько, насколько мне хотелось бы думать. Сделал осязаемым, вероятно.
Озадаченный, я перевел взгляд с Оссипаго на Фамулимус.
– Ты был мыслью, запечатленной в твоем мертвом сознании. Он зафиксировал образ, дополнил его и залатал твою смертельную рану.
– Превратил меня в мое же ходячее и говорящее изображение. – Я выговаривал слова, но с трудом заставлял себя думать о том, что они означают. – Падение убило меня, как убил меня здесь мой народ.
Я нагнулся, чтобы ближе рассмотреть труп Апу-Пунхау.
– По-моему, задушен, – пробормотал Барбатус.
– Почему же Цадкиэль не мог воскресить меня, как я воскресил Заму? Исцелить, как исцелил я Херену? Почему мне пришлось умереть?
Никогда не приходилось мне так удивляться, как в следующий миг: Фамулимус опустилась на колени и поцеловала пол у моих ног. Барбатус произнес:
– Почему ты думаешь, что Цадкиэль обладает такими силами? Фамулимус, Оссипаго и я – ничто перед ним, но мы не его рабы; и как ни велик он сам, не он является главой и спасителем своей расы.
Несомненно, я должен был почувствовать себя польщенным. На деле же я был лишь ошеломлен и испытывал мучительное смущение. Я бросился поднимать Фамулимус, воскликнув:
– Но вы же ходите по Коридорам Времени!
Как только Фамулимус поднялась, передо мной распростерся Барбатус. Фамулимус пропела:
– Недолго, Северьян – только чтобы говорить с тобой и проделывать простые вещи. Стрелки наших часов вращаются против движения обоих ваших солнц.
– Если бы мы позволили Оссипаго перенести нас во время получше, как он предлагал, – не вставая с колен, продолжил Барбатус, – он выбрал бы что-нибудь пораньше. Думаю, тебе бы оно пришлось не слишком по душе.
– Еще один вопрос, славные иеродулы, перед тем как вы вернете меня в мою эпоху. Когда я поговорил с мастером Мальрубиусом у моря, он растаял в сверкающей пыли. Однако… – Я осекся и перевел взгляд на труп.
Барбатус кивнул.
– Тот фантом, как ты их называешь, существовал лишь недолгое время. Не знаю, какими энергиями Цадкиэль питал тебя на корабле; возможно даже, что ты сам находил необходимое питание в любых доступных источниках, как, например, ты использовал энергию корабля, пытаясь оживить своего стюарда. Но даже если, попав сюда, ты лишился главного источника питания, ты уже достаточно долго прожил до этого: на борту корабля, в Йесоде, снова на корабле, на шлюпе, в эпоху Тифона и так далее. Все это время ты дышал, ел и пил неустойчивую материю, которую ты преобразовывал для нужд своего тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117