каждый же трюм корабля (а их много больше семи) был гораздо вместительней, и самые скромные из его сокровищ явились с далеких звезд.
Я знал весь корабль, его сложные и причудливые механизмы и те, еще более странные, которые не были ни механизмами, ни живыми существами, ни вообще чем-либо, для чего мы в состоянии подобрать слова. На корабле обитало много людей, но больше, тех, что не были людьми, – все они спали, любили, работали, дрались. Я знал их всех, но некоторых узнавал, а некоторых – нет.
Я знал все мачты, в сотни раз превосходившие размером корпус корабля, гигантские паруса, раскинувшиеся, словно моря, в двух измерениях огромные, в третьем же почти не существующие. Когда-то один лишь вид корабля напугал меня. Теперь я знал его каким-то неведомым чувством, гораздо острее зрения, и я вобрал его, как он вобрал меня. Я нашел свое ложе, но не мог добраться до него.
Боль привела меня в чувство. Может быть, для этого и нужна боль или, возможно, она просто цепь, связующая нас с неизменным настоящим, выкованная в кузнице, о которой мы только догадываемся, кузнецом, чья персона – загадка для нас. Так или иначе, я ощутил, что мое сознание снова съеживается, как концентрируется материя в сердце звезды, как при строительстве ложатся один к одному камни, покоившиеся некогда вместе в недрах Урса, как склеиваются осколки разбитой урны. Какие-то фигуры в рваных одеждах склонились надо мной, и многие из них приобрели облик людей.
Самый крупный был самым оборванным, и это казалось мне странным, пока я не сообразил, что он, вероятно, не может найти себе одежду по росту и поэтому продолжает ходить в том, в чем поднялся на борт, перелатывая и подшивая свои лохмотья снова и снова.
Он схватил меня и поставил на ноги – не без помощи других, хотя ему явно не требовалась ничья помощь. Драться с ними представлялось верхом безумия – я насчитал по меньшей мере с десяток, и все они были вооружены. Однако я все же влез в драку, стал наносить и получать удары, устроив заваруху, из которой не надеялся выйти победителем. С тех пор, как я забросил свою рукопись в пустоту, меня швыряло с места на место, и, похоже, мне еще ни разу не удавалось побыть хозяином самому себе. Сейчас я исполнился готовности сразиться с любым, кто попытался бы управлять мной, и если то оказалась бы сама судьба, я сразился бы и с ней.
Впрочем, все было бесполезно. Я причинил их предводителю столько же вреда, сколько причинил бы мне разбушевавшийся малец лет десяти. Он закрутил мне руки за спину и, обмотав их проволокой, толчком придал мне ускорение. Я заковылял вперед, и наконец меня впихнули в узкую комнату, где стоял Автарх Северьян, придворными своими прозванный Великим, в желтой мантии монарха и в накидке, усыпанной драгоценными каменьями, держа в руке символ власти.

13. БИТВЫ

То был всего лишь образ, но такой живой, что на краткий миг я уверовал в существование своего двойника. На моих глазах он повернул голову, величаво повел рукой в сторону пустого угла комнаты и сделал два шага навстречу мне. На третьем шаге он вдруг исчез, но не успев исчезнуть, появился снова на том же самом месте. На протяжении долгого вздоха он стоял там, потом повернулся, махнул рукой и шагнул вперед.
Бочкогрудый предводитель пролаял команду на языке, которого я не понял, и кто-то размотал проволоку, стягивавшую мои руки.
Мое подобие снова шагнуло мне навстречу. Освободившись от какого-то невольного презрения, которое я испытал к нему, я смог подметить его волочащуюся ногу и надменный поворот головы. Начальник опять заговорил, и низкорослый человечек с грязно-серой шевелюрой, напомнившей мне волосы Гефора, перевел:
– Он хочет, чтобы ты сделал так же. Если откажешься, мы убьем тебя.
Я почти не слушал его. Я узнал убранство и движения, и хотя я не имел ни малейшего желания возвращаться в воспоминания о том времени, они захлестнули меня, как сокрушительные крылья в воздушном колодце. Передо мною встал корабль (тогда я еще не знал, что это лишь шлюп, а не само величественное судно), снасти обволакивали его серебряной паутиной. Мои преторианцы плечом к плечу выстроились в шеренгу длиной около лиги, а то и больше, линию ослепительную и почти невидимую. – Взять ег о !Оборванные мужчины и женщины закопошились вокруг. На мгновение мне почудилось, что меня убьют за непослушание – ведь я так и не прошелся с поднятой рукой; я хотел умолять их об отсрочке, но времени не было ни на мольбы, ни на что другое.
Кто-то схватил меня за ошейник и дернул назад, чуть не задушив. В этом заключалась его ошибка: навалившись на него, я оказался слишком близко; он не смог пустить в ход булаву, и мои большие пальцы вошли в его глазницы.
Фиолетовый свет ударил по толпе – с полдюжины нападавших пали замертво. Еще дюжина взвыла, лишившись конечностей и лиц. В воздухе витал приторный запах горелого мяса. Я вывернул булаву у человека, которого ослепил, и положил ее рядом с собой. Это было глупо – у рыскунов, бросившихся из комнаты, будто крысы из кладовой, дела пошли много хуже, чем у меня: их косило, точно спелые колосья.
Бочкогрудый их начальник повел себя умнее – при первом же выстреле он бросился на пол, всего в эле от моих ног. Теперь он вскочил и напал на меня. Набалдашником булавы служила рукоять рычага; она опустилась там, где его плечи соединялись с шеей. Я вложил в удар все силы, оставшиеся в моих руках.
С таким же успехом я мог бы огреть булавой арсинойтера. Не лишившись ни сознания, ни былой мощи, он саданул меня так, как упомянутый зверь бьет зазевавшегося волка. Булава вылетела из моих рук, тяжеловес вышиб из меня весь дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117