Увы! А ведь гнездилась недалеко
Она под самым носом у него.
И Ворон на равнины вновь помчался,
И плакал он отчаянно в пути.
Ему сказали травы. «Не печалься
И, если смел ты, в Радугу лети!»
И взвился Ворон в грозовые дали,
Расколотые солнечным дождем.
Иного мира узрел он скрижали,
Похитив мудрость, в свой вернулся дом.
Но что, скажите, с Вороном тем стало?
Он потерял исконный колер свой.
То Радуга беднягу покарала,
И стал отныне Ворон весь седой.
И вот сказал тот Ворон птичьим стаям:
«Мудрейший я! Вы все – рабы мои!»
Вскричали птицы. «Мы тебя не знаем!» –
И дружно заклевали до крови.
От хищных клювов бегством он спасался,
Неслись проклятья бедному вослед,
И он рыдал… пока не оказался
В укрытии надежном Древа Лет.
Сидит тот Ворон и молчит в надежде
Кому-нибудь советом удружить.
Теперь он знает: мудрый тот, кто прежде
Сумеет уваженье заслужить.


Медешейл, Западный Энсеймин, 12-е поствесны

– Я понимаю, что дилижансы туда не ходят, но скажи, нам не придется шагать до самой Солуры по щиколотку в навозе?
Узара остановился, чтобы соскрести с сапога зловонный комок. К счастью, в такую рань было еще холодно, и он не сильно вонял.
– Нет, не беспокойся. Это стадо идет откармливаться на летней травке где-то неподалеку.
Я радовалась, снова оказавшись на своих двоих. Пусть Узара ворчит, если хочет. Я была сыта по горло тряской по большаку в затхлой карете какого-то лорда, выброшенной протирать колею между городками Западного Энсеймина.
– Многие будут пастись на краю Леса. – Вчера вечером Сорград купил темно-серого осла и теперь с довольным видом повесил на него мой крепкий кожаный мешок. – Хорошо бы опередить все стада.
Я взглянула на молодняк, окруженный со всех сторон переносными загородками: он мычал, требуя воды, и толкался ради кусочка старого сена и червивой репы. Я бы не пошла этим трактом осенью, когда стада, полгода растущие на тучных пастбищах, взбивают дорогу в вязкую топь, возвращаясь в Селериму на продажу и убой.
– Где Грен?
Сорград пожал плечами, устраивая чемодан Узары меж двух своих. Осел зашаркал опрятными черными копытами по голой земле, вся трава давно вытоптана дотла бесчисленным бело-рыжим скотом.
– Вон он, – указал маг.
Грен выходил из трактира. Он выглядел страшно недовольным, его собственная котомка была зажата под мышкой, а в руке болталась одна из сумок Сорграда.
– Где ты пропадал всю ночь? – спросила я.
– Пастухи должны быть хороши для игры в руны, – проворчал горец, передавая Сорграду багаж, чем заслужил укоризненный взгляд осла.
– Это когда они продают свой скот и деньги протирают дыры в их карманах, – напомнил ему Сорград. – Все богатство этих парней – на копытах.
– А ты бы попробовал спеть за ужин. – Откуда-то появился Фру под руку с Зенелой. – Мы неплохо заработали. – Он похлопал тугой кошелек у себя на поясе.
– Не хочешь сыграть вечерком несколько партий в руны? – с надеждой спросил Грен.
– Никогда не знаешь, повезет ли, – усмехнулся Фру.
Я заметила, что Зенела выглядит не слишком ублаготворенной. Возможно, она просто не выспалась. Встала, поди, до зари, раньше кухонных девок, чтобы нагреть щипцы, завить волосы и соорудить такую сложную прическу из локонов и лент.
Запыленные пастухи хлопотали вокруг своих коров: сдвигая их с места хлопком по крестцу или толчком в плечо, проверяли, нет ли травм, тусклых глаз или сухих морд. Перекрикивая мычание, они добавляли свои голоса к нарастающему шуму городка, который приступал к своим утренним делам. Медешейл был местечком опрятных домов из яркого красного кирпича с прочными крышами из горного сланца. Высоко над крышами плыл запах хлеба из трубы пекарни. Дети со всех ног мчались домой с утренними караваями, женщины открывали ставни и подметали лестницы. Группа мужчин прошла мимо нас, направляясь к глиняным ямам, и я услышала, как один насвистывает обрывок мелодии. Это был припев к песне Фру об эльетиммах. Я улыбнулась. Прошлой ночью в пивной он имел оглушительный успех, а еще Зенела проболталась, что какой-то печатник заплатил менестрелю кругленькую сумму за право выпускать листки со словами и продавать их за полпенни в трактирах Селеримы. Я порадовалась за Фру: пусть получает денежки, пока весть, осуждающая эльетиммов, расходится все шире и шире.
– Теряем время. – Менестрель весело смотрел, как Сорград навьючивает на осла последнюю сумку.
Прижав большие мохнатые уши, осел негодующе закричал, пугая трусящего мимо пони, запряженного в тележку. Фру повесил на плечо скатанное одеяло, стянутое кожаным ремнем, в которое были завернуты все его немногочисленные пожитки.
Платье Зенелы больше годилось для прогулок в городском парке, чем для тяжелого дневного перехода, но по крайней мере ее башмаки выглядели крепкими. Я покачалась на пятках, и блестящая кожа моей новой обувки заскрипела. Сапоги сидели удобно, значит, я не зря потратила деньги на них и на новые чулки: сейчас не время хромать из-за мозолей. Зенела явно желала нагрузить свою объемистую сумку на осла, но Сорград ей не предложил, что едва ли удивительно, если учесть, с каким презрением эта девица взирала на обоих братьев. Ей придется просить об одолжении, но я не могла представить, чтобы Зенела на это пошла.
Крики возвестили о том, что стадо готово отправиться в путь.
– Шевелитесь, – спохватилась я. – Мне неохота пробираться через коровьи лепешки.
Фру пошел впереди, Зенела все так же висла у него на руке. Мы с Греном пристроились за ними, а Сорград и Узара шагали сзади, по обе стороны от головы осла, и спорили об истории Кола – нечто, из-за чего они ломали копья последние три дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169