Он был слишком высокомерен и слишком застенчив, чтобы рассчитывать на успех. Впоследствии я встречал немало людей, блиставших подлинными талантами, но на житейской арене потерпевших фиаско. Они во многом походили на мистера Найта: высокомерие и застенчивость мешали им добиться в обществе видного положения.
Итак, мистеру Найту было не по себе, миссис Найт сердилась, Шейла нервничала. Разговор у нас сначала едва клеился; вот тогда-то, в отчаянии, я и рассказал про Мартино.
— Должно быть, он просто сумасшедший, — заметила миссис Найт, когда я умолк.
— Да, миссис Найт, нормальным человеком его не назовешь, — согласился я.
— Должно быть, Гарри Иден доволен, что расстался с ним, — решила миссис Найт.
— Не думаю, — возразил я. — Мистер Иден был очень к нему привязан.
— Гарри Иден вообще очень приличный человек, — продолжала миссис Найт.
Тут в разговор неожиданно вмешалась Шейла и, словно думая вслух, заметила:
— Ну и счастливец же он!
— Кто счастливец? — не поняв ее, переспросила мать.
— Твой Мартино! — Шейла взглянула на меня. — Достанется же человеку такое счастье! Ведь это вовсе не жертва с его стороны.
— Да, конечно, многие верования зародились именно так, — своим самым парадным, звучным голосом произнес мистер Найт. — Не надо забывать, что в каждом веке были сотни людей вроде Мартино. Они-то и становятся творцами всяких лжерелигий. Впрочем, я допускаю, что кое-кто из них придерживался истинной веры.
Как богослов мистер Найт был довольно беспристрастен, но чувствами своими владеть не умел. Уж если кому и полагалось ораторствовать в нашей компании, так это ему. И он начал рассказывать длинную историю об Онеидской общине. Рассказывал он с большим мастерством, несравненно лучше меня, и когда мы начали смеяться, дурное настроение его немного рассеялось. Его история, конечно, интереснее моей, — не без раздражения подумал я, ибо меня злило то, что-мне не дают блеснуть перед Шейлой, — зато моя — это рассказ очевидца.
После ужина я танцевал поочередно то с Шейлой, то с ее матерью. На балу было много их знакомых, которые часто приглашали Шейлу. Я смотрел, как она кружится по залу, и ревнивая подозрительность вновь овладевала мной. Словно сыщик, призванный выполнять неприятную обязанность, я наблюдал за Шейлой и думал: «С кем она танцует? Не тот ли это, чьим именем она пугала меня в прошлом году?» Но когда, я танцевал с ней, она ни словом не упоминала о своих партнерах. С присущей ей безжалостной прямотой она вдруг заявила, что отец ее ведет себя отвратительно, но вообще была малоразговорчива, видимо, насытившись по горло болтовней с другими партнерами. Поэтому большую часть вечера мы танцевали молча, что очень тяготило меня.
Совсем иначе обстояло дело с другой моей партнершей. Миссис Найт недолюбливала меня, но ей хотелось подвигаться, и она танцевала энергично, непрерывно поддерживая беседу со мной. Она умела веселиться от души. Жених я, конечно, был никудышный, но надо же с кем-то кружиться по залу. Она оживилась, раскраснелась; когда мы скользили в танце мимо ее знакомых, она приветствовала их своим громким хриплым голосом. Под конец она немало удивила меня, посоветовав не пренебрегать своим здоровьем.
— Выглядите вы хуже, чем раньше, — изрекла она с материнской безапелляционностью.
Я объяснил, что это от усиленных занятий.
— Вы явно нездоровы, побледнели, — продолжала она. — Сколько вам осталось до экзаменов?
Это я точно знал.
— Десять недель.
— Смотрите не загоните себя.
Я и сам знал, что должен следить за здоровьем. Миссис Найт начинала мне нравиться, хоть я и предпочел бы, чтобы у Шейлы была не такая мать. И в голову мне пришла одна занятная мысль. Мы с Джорджем, равно как и все те, кто вместе с нами задумывался над проблемами настоящего и будущего, предсказывали, что еще при жизни нашего поколения в мире произойдут коренные перемены. В начале 1927 года на этом благотворительном балу, так же как и в особняке миссис Найт, осуществление этих предсказаний представлялось делом бесконечно далеким, а сами они — жалким лепетом, не более реальным, чем многие другие идеи, исходившие из уст Джорджа. Но если бы они сбылись и миссис Найт, потеряв свое состояние, дом и слуг, вынуждена была трудиться и собственноручно готовить обед для мужа, она делала бы это, я уверен, так же весело, как танцевала сейчас. Правда, возмущение ее было бы велико, и мне не хотелось бы попасться ей под руку, но она бы, несомненно, выжила.
Один из танцев обе мои партнерши танцевали со своими знакомыми, и я остался за столиком с мистером Найтом. Краешком глаза он, должно быть, заметил, что я то и дело поглядываю на Шейлу. Он все еще был раздражен тем, что ему мало уделяли сегодня внимания, и отнюдь не собирался предоставить меня самому себе. Ему требовалась аудитория, и я должен был выслушать основные тезисы письма, которое он решил написать в «Таймс». Затем он не без задней мысли обратил мое внимание на темноволосую девушку в красном платье, танцевавшую неподалеку от нас.
— Я не знаю вашего вкуса, Элиот, — сказал он, — но как по-вашему, она красивая?
— Очень, — согласился я.
— Она живет в моем приходе, но в церковь не ходит. Боюсь, что она разбила множество сердец.
Я понял, что он намеренно отвлекает меня. Не подавая виду, что наблюдает за мной, мистер Найт хотел переключить мое внимание на девушку в красном.
— Ей давно пора замуж, — продолжал он. — Давно пора. Плохо, когда человек разбивает слишком много сердец. Это указывает на то, что в душе у такого человека… — он помолчал, — в душе у такого человека есть какой-то надрыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139