) Это было бы слишком глупо.
Александра Николаевна. Ничего не слышу... Совсем глухая стала...
Составляет чашки и блюдца на небольшой поднос, подвигает поднос к
краю стола, берет его одной рукой и, опираясь на палку, уходит через
холл куда-то в глубь дома, дребезжа чашками.
Сверху спускается Андрей Николаевич.
Проходя мимо бильярда, машинально берет кий, бьет раз, другой, тре-
тий, забивает шар, кладет кий поперек бильярда. Подходит к бару, достает
початую бутылку коньяка, идет на веранду, ставит бутылку на стол.
Входит Максим с ведром. Большим ковшом заливает воду в самовар.
Андрей Николаевич молча втыкает вилку в розетку где-то за буфетом,
попутно достает две большие пузатые рюмки и ставит их на стол.
Андрей Николаевич (берет бутылку, Максиму). Присоединишься?..
Максим. Лей.
Андрей Николаевич разливает коньяк по рюмкам.
Андрей Николаевич (держит рюмку). Сейчас стали говорить: удачи тебе!
Эдакое простецкое бытовое напутствие с легким флибустьерским акцентом...
Пусть, мол, тебе повезет! Стивенсон. Майн Рид. Фенимор Купер.
Максим. А пить тебе...
Андрей Николаевич. Не занудствуй! Твое здоровье!..
Максим (усмехается). Удачи тебе!
Пьют.
Андрей Николаевич. Будем считать, что я выкарабкался... Последняя
кардиограмма показала вполне приличную динамику, так что еще поживем.
Максим. Да уж куда-куда, а в гроб мы всегда успеем!
Оба смеются.
Андрей Николаевич. Никак не могу привыкнуть к мысли, что мне чего-то
нельзя:
колоть дрова, скажем...
Максим. Перед приступом ты как раз этим и занимался.
Андрей Николаевич. Да, я помню.
Максим. И если бы не Таня...
Андрей Николаевич. Н-да!..
Максим. Пойду еще поработаю.
Уходит. Андрей Николаевич наливает рюмку коньяка, выходит на галерею,
ставит рюмку на перила, садится в кресло и, слегка покачиваясь в нем,
начинает неспешно набивать трубку.
В глубине холла появляется Александра Николаевна с трясущимся, громы-
хающим чашками подносом. Доходит до стола, ставит поднос на угол.
Александра Николаевна (достает из буфета банку кофе). Тебе подать ко-
фе на веранду?
Андрей Николаевич. Да.
Александра Николаевна готовит кофе.
Андрей Николаевич раскуривает трубку.
Александра Николаевна (идет на веранду с чашкой). Ты совершенно опре-
деленно хочешь вогнать себя в гроб!
Ставит чашку рядом с рюмкой.
Андрей Николаевич. Иногда я думаю, что все, что я мог сделать в этой
жизни, я уже сделал!..
Александра Николаевна. Абсолютно дурацкая философия!
Андрей Николаевич. Это не философия, Шура, это - реализм. Вот (стучит
себя по лбу костяшками пальцев) - пусто! Ни одной мало-мальски приличной
идеи за последние пять лет. А заниматься голым плетением словес, да еще
на пустом месте, я не умею!
Александра Николаевна (уходит на веранду, говорит, стоя к Андрею Ни-
колаевичу спиной). Учись.
Андрей Николаевич (с легким раздражением в голосе). Не болтай ерунду!
Александра Николаевна (невозмутимо). Надо же как-то поддерживать раз-
говор на эту душеспасительную тему.
Андрей Николаевич. Ты что, нарочно?.. Решила позлить меня с утра?..
Александра Николаевна (наливает себе чай). Какой ты смешной иногда
бываешь, Джей... Особенно когда начинаешь злиться.
Андрей Николаевич (отпивает глоток коньяка). Это не злость, Шура, это
какое-то другое чувство...
Александра Николаевна. Какое?
Андрей Николаевич (пьет кофе). Грусть... Тоска... Хандра... А может
быть, просто... страх, а?..
Александра Николаевна. Страх?
Андрей Николаевич. Да!.. Я ведь все помню, все свои ощущения: сначала
онемела левая рука, ночью я проснулся от того, что у меня как будто за-
текло плечо, и вдруг эта страшная давящая боль в груди...
Александра Николаевна. Все мы герои, ибо умеем забывать, что пригово-
рены к смерти. Кто это сказал?
Андрей Николаевич. Не помню. Саму фразу помню, а вот автора забыл.
Александра Николаевна надевает очки, разворачивает газету, углубляет-
ся в чтение.
Андрей Николаевич. А потом были моменты, когда я словно видел себя со
стороны:
неподвижное тело, над ним склонились головы в белых колпаках, похожих
на поварские...
Александра Николаевна. Что?
Андрей Николаевич. Блюдо, говорю, для червей.
Александра Николаевна (не отрываясь от газеты). У каждого человека
бывают периоды душевного смятения... Когда я вспоминаю, какой я была в
те годы, когда работала манекенщицей, мне тоже становится грустно. Ве-
рится с трудом... Кажется, что этого не было никогда. Сон. Мираж.
Андрей Николаевич. Я утром вспомнил, как мы в Брюсселе по крышам ухо-
дили от особистов из репатриационной комиссии. Как они подстрелили тан-
киста на пожарной лестнице, как он цеплялся за мокрые от дождя железные
прутья, а потом все-таки оборвался и молча полетел вниз, на дно двора...
Я видел все из чердачного окошка, слышал глухой удар тела об асфальт...
А ведь человек всю войну прошел.
(Допивает кофе, коньяк, выколачивает трубку о перила, встает.) Прогу-
ляюсь до телефонной станции, спрошу, что у нас с телефоном.
Проходит в холл, надевает кожаный пиджак.
Александра Николаевна. Возьми Дика.
Андрей Николаевич. Да, конечно...
Проходит через веранду, спускается в сад, кричит: "Дик!.. Дик!.. Ко
мне!.." В ответ слышится заливистый радостный лай.
Александра Николаевна углубляется в газету, шевелит губами, покачива-
ет головой.
Неподалеку слышится скрип калитки, шаги по садовой дорожке.
На веранду поднимается Татьяна.Она в трауре: строгое черное платье,
тонкая кружевная шаль, один конец которой перекинут через плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27