Решат, что золото…
– Много ты в людях смыслишь… – Но совету Артур, правда, внял: завернул свернутую шкуру в попону.
– Кое-что смыслю, – улыбнулся Флейтист. – Кстати, я вчера не сказал… у меня в подвалах опять беспорядок. Похоже, проявился очередной клад. – Сегодня глаза у него были светлые, прозрачные, почему-то оранжевые с горизонтальными щелями зрачков. – Ты командору своему передай, пусть людей пришлет. Только поскорее. Мне Змея выпускать надо, а то повадятся.
– Сколько того клада?
– Да, знаешь, накопилось за сотню лет. – Очень крупные зубы обнажились в дружелюбном оскале. – Лучше на паре подвод приезжать. Найдется у вас в хозяйстве?
– Поищем. – Артур сообразил наконец, что сегодня Флейтист прикидывался Козлоголовым. В общем, то же, что и вчера, только из других сказок.
– Не надоело?
– Машкерад! – В оранжевых глазах масляной пленкой разлилось удовлетворение. – Похож, да?
– Тебе зачем?
– А! Не знаю, – махнул рукой и преобразился в тонколицего, большеглазого, с прозрачными стрекозьими крыльями над худыми плечами. – Так лучше?
Артур только вздохнул.
– Скучно мне, – пожаловался Флейтист совсем другим голосом, чуть жеманным, медоточивым, с синеватым проблеском стали под толстым слоем патоки, – к людям уйду. Брошу все и уйду. Может, Бог твой и вправду меня примет?
– Крестить тебя никто не возьмется, – чуть жестче, чем хотелось бы, возразил Артур, – другую дорогу ищи.
– Ищу, – как-то на удивление серьезно кивнул Флейтист. – Я их уже три вижу. Одна – твоя. Вторая – Альберта. Третья – для всех. Ты только не промахнись, светлый рыцарь. Осталось-то немного совсем.
– О чем ты?
– Вот, – Флейтист протянул замшевый на легкой раме футляр с гитарой, – отдай Зако. – Радужные крылья затрепетали, пригоршнями разбрасывая солнечные блики, и хозяин Цитадели исчез в слепящей цветной россыпи.
Странный он был сегодня. Он вообще странный, но нынче как не в себе. Случилось что-то? Или случится? А клад – это хорошо. Надо командору сказать. Правда, он опять ругаться будет… Ох и сложная же штука – жизнь. Как ни поверни, все боком выходит.

День Гнева

… Золотая жила? Первое, что почувствовал Мастиф, выбравшись на поверхность, – это необыкновенно чистый, какой-то очень вкусный воздух. Он дышал и не мог надышаться, и с каждым вздохом словно искры бежали по жилам. Улыбнувшись, Мастиф развел руки и даже не удивился вспыхнувшей между ладоней вольтовой дуге.
Вот это, наверное, и имел в виду отчим, когда говорил о «вхождении в силу».
И никак не подумал полковник, хотя должен был бы, зная своих людей, что зависть во взгляде Иляса Фортуны была кристально-черной, не замутненной доброжелательностью.
Потом, позже, проведя соответствующую разведку, удалось выяснить, что черпать силу можно далеко не везде. Ее потоки огибали все сохранившееся после «прыжка» строения, а мегаполис на юге оказался и вовсе мертвым. Примерно тогда же поняли, что двигатель вырвал из естественного пространства огромный кусок суши. Почти миллион квадратных километров, окаймленный с севера неведомо откуда взявшимся горным хребтом, а с востока, запада и юга – непроходимыми болотами. И за горами, и за болотами не было тогда ничего. Большой мир – первый из Больших миров, с которым довелось столкнуться, проявился не сразу. А первое, и самое неожиданное открытие было сделано, когда в развернутый Красным Крестом лагерь стали поступать пострадавшие. Одна из спасательных машин явилась в сопровождении эскорта всадников, выглядевших так, словно они копировали костюмы из исторического фильма. Спрыгнув с коней, неожиданные гости вошли в лагерь, внимательно разглядывая технику, солдат, палатки с алыми крестами. Комендант вышел им навстречу, про себя ругательски ругая сумасшедших, устроивших костюмированные игры в районе, подлежавшем эвакуации. И не случись рядом полковника Гюнхельда, он не понял бы даже языка, на котором говорили приезжие. Одно слово, впрочем, было ясно и без перевода.
– Тамплиеры? – спросил незнакомец, для верности указывая пальцем на одну из палаток. И, не дожидаясь ответа, добавил:
– Нам нужна ваша помощь, святые братья…


ПРОГНИЛО ЧТО-ТО…


Неоконченные фразы из неначатых песен.
Неподвижные рассветы в тумане дождя.
Гибнет мир, но, погибая, он беспечен и весел,
Он смеется и ликует, в никуда уходя.
Бесконечные разборки виноватых и правых,
Изначальное деленье на «своих» и «чужих».
Нескончаемые войны ради правды и славы,
Как остаток алкоголя в стакане души…

Флейтист сказал, что Тори старается как можно меньше бывать в Долине. Входит в силу. Учится жить по здешним законам. В человеческом мире ее со всех сторон подстерегают опасности, так что Тори предпочитает прятаться в каком-то из многочисленных «карманов», окружающих Долину.
– Про «карманы» я не очень понял, – признался Альберт, – это что-то из пространственной физики. Ольжех в «кармане» живет, и Теневая Лакуна – тоже «карман». Оттуда нам Тори не достать, но учиться она может только здесь. Значит, приходит в Единую Землю. Может, ненадолго, но нам ведь много и не надо.
Артур выслушал младшего, не особо вникая. Дел, если честно, хватало и без заблудших демонов.
Демонов?
Не важно. Мужское или женское – тело Тори было мертвым. А с мертвецами разговор короткий – топором по башке, и вся недолга. Пусть даже в этот раз коротко не получилось.
… Просверки стали, метельный свист клинков; она билась так, как будто вела танец, стремительный и страшный, очень красивый танец…
Мертвое должно быть мертво.

… Две недели отпуска истекли, но сэр Герман велел не торопиться в Сегед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188