Время летело стремительно. Приближалось Рождество, а решение все еще не было принято. Один лишь Генрих был тих и ко всему на свете равнодушен.
Посоветовавшись с Сомерсетом и Бакингемом, Маргарита решила взять инициативу в свои руки. Она издала билль, в котором предъявила свои права на управление государством.
Она сама будет вершить государственные дела от имени Генриха, будет назначать министров, возводить священников в сан епископов, распоряжаться средствами, необходимыми для содержания двора, короля и маленького принца.
Члены Парламента сделали вид, что всерьез рассматривают претензии королевы. Рождение наследника всех обрадовало, однако передавать власть в руки Маргариты, которую многие считали виновницей неудач на континенте, никто не собирался. Ее главный советник Сомерсет был непопулярен. Посему государственные мужи решили, что страной будет править человек решительный и к тому же сам находящийся в непосредственной близости от престола – герцог Йоркский.
Вот Ричард и дождался своего часа. Гордая Сис была сама не своя от счастья. Она собрала всех своих детей, включая годовалого Ричарда, и сообщила им, что их великий отец, которому по праву надлежало бы быть королем, теперь будет править государством.
– Отныне будет так и только так, – объявила она, обращаясь в первую очередь к своему старшему сыну, двенадцатилетнему Эдуарду. Он был высок, красив и, невзирая на юный возраст, уже снискал славу повесы и сорвиголовы.
Эдуард пылко заявил, что готов сражаться за своего отца. Герцог покровительственно положил сыну руку на плечо:
– Не сейчас, сын мой, а тогда, когда наступит время.
Все знали, что рано или поздно столкновения не миновать.
Королева была в ярости. Ее оскорбили! Она родила им наследника, а ее не допустили к регентству!
Герцог Йоркский решил разыграть партию с крайней осторожностью. Парламенту он ответил, что принимает высокую должность, но не по зову сердца, а лишь выполняя свой долг. Пусть все знают: как только король поправится, Йорк передаст ему бразды правления.
Йорк твердо верил, что ему суждено стать монархом, однако хотел взойти на престол законным путем – без этого нельзя быть уверенным в незыблемости своей власти.
Своего родственника Ричарда, графа Солсбери, он назначил лордом-канцлером. Йорк решил окружить себя друзьями и единомышленниками. Первое, что он сделал, – снял со всех постов Сомерсета и посадил его в Тауэр.
Однако нельзя было рассчитывать на то, что враги Йорка дадут ему спокойно хозяйничать в стране. Вскоре пришлось собирать войско и идти на север, где дворяне во главе с герцогом Эксетером воспротивились решению Парламента.
В первые же месяцы регентства Йорк показал себя решительным и способным правителем – именно в таком человеке нуждалась Англия. Он был достаточно осторожен, понимая, что партия ланкастерцев весьма сильна. Король был жив, народ любил его, рассказывал легенды о милосердии и великодушии Генриха. Короля жалели, королеву ненавидели. Она расточительна, своенравна, она француженка, но, с другой стороны, она – мать наследника. Чувствуя настроение англичан, Йорк понимал, что для последнего шага время еще не настало. Пока же он вершил государственные дела, и даже недруги должны были признать, что это получалось у него куда лучше, чем у его предшественника. Сомерсет уже сидел в Тауэре, разбить и взять в плен герцога Эксетера тоже труда не составило, однако ни того, ни другого под суд Йорк не отдавал. Он не знал, как отнесется народ к расправе над этими вельможами.
Тем временем Маргарита, глубоко уязвленная тем, что ее обошли, осознала: власть она может вернуть лишь с помощью короля. Ее спасение в Генрихе. Вся ее сила исходила от него. Если Генрих не поправится, надеяться не на что.
А значит, король должен выздороветь!
Всю свою неуемную энергию Маргарита бросила на то, чтобы вернуть короля к жизни. Пока он находился вблизи от столицы, рассчитывать на исцеление не приходилось – слишком многие хотели видеть короля, да и вообще здесь было слишком много шума и суеты. Придворные шептались о безумном короле Карле, испуганно поглядывали на Генриха, словно ожидая, что он сейчас вскочит и бросится на них.
Однако Маргарита уже поняла, что эти опасения беспочвенны. Кажется, она начинала догадываться, чем вызвана болезнь мужа. Генрих просто не желал быть королем. Об этом мечтал Йорк, этим грезил Сомерсет, оба завидовали Генриху, а тот с наслаждением отказался бы от верховной власти. Он ненавидел церемонии, конфликты, честолюбие было ему чуждо. Даже паломничества по стране, предпринимаемые с благочестивой целью, были ему в тягость. Болезнь короля была своего рода протестом, вызовом, брошенным судьбе, которая сделала Генриха королем. Впав в безмыслие, он сбросил с себя всю ответственность, скинул бремя королевской власти.
Во всяком случае, эликсиры и притирания Генриху не помогут – в этом Маргарита уже не сомневалась. Его тело было здорово, хворь поразила дух.
Королева нашла нового лекаря, некоего Вильяма Хейтли, который целиком и полностью разделял ее теорию.
– Увезите короля отсюда, – сказал он. – Куда-нибудь в тихое место, где никто не будет его тревожить. Король, должно быть, чувствует напряженность, которая царит при дворе.
– Вы хотите сказать, что я должна увезти его в местность, где все его любят и все ему преданы? Где у него не будет врагов? Но как узнать, мой дорогой врач, кто тебе друг, а кто враг?
– Есть графства, где жители незыблемо преданы королю и ненавидят герцога Йоркского.
– Мне кажется, Генрих всегда хорошо чувствовал себя в Ковентри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122