– Ваши… – грум запнулся, подыскивая нужное слово.
– Мои телохранители? – понял Карл. – О них не беспокойся, это моя забота.
Это действительно могло бы составить проблему, но как раз сегодня Карл потребовал от Людо убрать настырных молодцов, и Табачник вынужден был согласиться.
– Вокруг замка, вероятно, имеется стена, – сказал он вслух.
– Да, – подтвердил мальчик. – Но стену можно обогнуть на лодке. Со стороны озера их парк подходит к самой воде, и там есть причал.
– А лодка? – заинтересовался такой чудесной перспективой Карл.
– Лодку я достану, – пообещал мальчик. – Я спрячу ее на Бобровом мысу.
– Вот и славно, – улыбнулся Карл. – Возможно, за вторую монету ты будешь так любезен и подождешь меня до рассвета?
– Почему бы и не подождать? – серьезно ответил мальчик.

11

Обед подали в гобеленовой гостиной, которую еще называли «залом Дам и Кавалеров». Двенадцать парных гобеленов, помещенных в простенки между высокими витражными окнами, изображали двенадцать ступеней Любовного Подвига, как понимали его флорианцы два столетия назад. Карл обратил внимание, что ткаными с преобладанием темных тонов изображениями влюбленных мужчин и женщин особо заинтересовались трое его спутников: Дебора, Марк и Иван Фальх. Внимание остальных в первую очередь привлекал стол. Все были голодны, разумеется, да и еда, коей они жили на когге и галере, не отличалась ни свежестью, ни разнообразием. Здесь же, на длинном столе, за которым легко могли разместиться и втрое больше гостей – а Карл помнил времена, когда за расставленными в полную длину зала столами усаживались более сотни гостей, – так вот, на столе было все, чего только мог пожелать усталый путник, все, чем могла похвалиться богатая и благодатная Флора и что измыслили для такого случая великолепные повара герцога Корсаги. Карл предложил Людо сесть по правую руку от него, а слева от себя усадил стремительно враставшую в образ хозяйки дома Дебору.
Как и следовало ожидать, за столом царило несколько нервное оживление, вызванное новизной места и чудесами Флоры, обещавшими скорое, но до сих пор неясное изменение судеб всех присутствующих на обеде. Но надо отдать им должное, все, даже солдаты, которые впервые в жизни попали за такой стол – а Карл по мгновенному наитию пригласил их всех, – вели себя достаточно сдержанно. Что же касается его самого, то, сев во главе стола, Карл понял, что никакого серьезного разговора с Людо сегодня не получится. Они будут говорить завтра, серьезно, обстоятельно и абсолютно откровенно, что требует времени и особого настроя, но не сейчас, когда за окнами гаснет первый их флорианский закат, а рядом с ним Дебора и ее присутствие воспринимается неожиданно остро, как никогда прежде. Возможно, причиной было именно возвращение во Флору, чей воздух, как любили говорить местные поэты, полон любви и неги. Или все дело было в том, что возвращение совпало с его окончательным выздоровлением, а Карл и в самом деле чувствовал себя сейчас абсолютно здоровым, то есть таким, каким привык себя знать за свою долгую жизнь. Или виноваты были наивные изображения влюбленных на старых выцветших гобеленах? Но, как бы то ни было, сейчас Карл мог думать только о женщине, сидевшей рядом с ним за пиршественным столом, и ни о чем больше.
Он говорил с герцогом Александром, нахваливал искусство поваров, пил дивное вино с виноградников южной гряды, слушал песни менестрелей, о присутствии которых позаботился все тот же Людо, отмечал взгляды, которые Табачник бросал исподтишка на оживившуюся даму Викторию и ее прекрасную спутницу, перебрасывался репликами то с Августом, то с Мартом или Марком, однако на самом деле Карл все время был наедине с Деборой. Он слушал ее дыхание, видел ее даже тогда, когда не смотрел на темно-русую, сероглазую красавицу – истинную хозяйку пира, ощущал ее присутствие и любовь каждое мгновение этого длинного, чрезмерно, на его взгляд, затянувшегося застолья. И Людо понял его состояние, что говорило в пользу Табачника, и более не пытался начать серьезный разговор, оставив эту идею на потом и предоставив Карла и Дебору самим себе или, вернее, их общей страсти.
Они едва дождались окончания пира. Естественно, никто этого не должен был видеть – и никто не заметил, за исключением, быть может, двух людей: дамы Садовницы, чей испытующий взгляд Карл то и дело ловил на себе, и Людо Табачника, который и в прежние времена умел видеть много больше, чем люди хотели ему показать. Но видели что-то участники застолья или нет, поняли то, что видят, или не поняли, это не было чем-то таким, чего следовало стыдиться. И Карл и Дебора испытывали сходные чувства, они хотели остаться одни, но, с другой стороны, они находились за столом не одни и правила приличий требовали от них выдержки. Однако всему когда-нибудь приходит конец, пришел он и их нетерпеливому ожиданию. Застолье наконец завершилось, и пьяные не только от выпитого ими вина, но и от обилия съеденного за вечер, спутники Карла стали расходиться по предоставленным им покоям.
Откланялся и герцог Корсага, уведомив Карла перед уходом, что вернется завтра в полдень, что было с его стороны весьма великодушно. К полудню Карл предполагал уже проснуться, да и вообще, серьезные разговоры предпочтительнее вести на ясную – во всех смыслах – голову. Наконец ушли все, а слуг Карл просто прогнал. Оставшись одни, они постояли еще немного, играя одной на двоих улыбкой, как перебрасываемым от одного к другой и обратно мячом, и, взявшись за руки, пошли наверх, в его спальню.
Странно, но сейчас Карл чувствовал себя так, как если бы остался наедине с Деборой в первый раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164