Это был ложный след. Не здесь, не сейчас. Когда-нибудь, если приведется…
Значит, все-таки Табачник?
Табачник, яд негоды, предательская стрела…
И эта тропинка тоже уводила Карла в сторону.
Людо, начал он новый поиск, и ряд начал выстраиваться сам собой.
Людо Табачник… Гавриель и его меч.
Меч. Но меч лишь условие, одно из возможных средств. Должен быть инструмент, хотя Виктория и утверждала обратное, вот только…
Яр?
Перед внутренним взором Карла прямо на фоне сгустившейся Тьмы возникла картина, казалось, давно вымаранная из памяти временем и туманом забвения.
Рука императора, лежащая на столешнице маленького столика, инкрустированного опалами и серебром. Рука, длинные сильные пальцы, на одном из которых надет массивный перстень с рубинами. Рубины. Солнечный луч, прошедший через высокое стрельчатое окно и отразившийся от цветных граней рассыпанных на столешнице камней, которыми играют пальцы Евгения.
Шесть первых камней, шесть крошечных кубиков с гравировкой по граням. Игральные кости императора Яра – Кости Судьбы?
Виктория ошибалась: не всякие кости могут быть брошены, как Кости Судьбы! Она…
Теперь Карл знал, что ему делать, – раскачанная бросками Костей реальность сама дала ему в руки все ключи. Если к Виктории мог попасть портрет Галины, почему бы не попасть в коллекцию Игнатия камням Евгения Яра?
Карл отбросил последние барьеры и открыл себя Тьме. Мрак придвинулся ближе, но тут же отпрянул, содрогаясь под натиском Карла. Теперь следовало спешить. Оставаться так долго лицом к лицу с вечностью было невыносимо трудно даже для Карла, талант которого позволял ему многое, но не все.
Мысль Карла вторглась в плоть Мрака, но не как клинок, а как стило или кисть, и начала творить свой собственный мир. Акт творения был захватывающе красив, но у Карла, сосредоточенного на возникающем из небытия образе, не было уже ни сил, ни желания, ни возможности вполне насладиться этим зрелищем. Ничто становилось чем-то, и вот уже в ничем не ограниченном пространстве Мрака летят, рождая свет и объем, шесть игральных костей, выточенных в давние времена из шести первых камней. Они точь-в-точь такие, какими увидел их много лет назад и запомнил Карл.
Кости в полете… Рука, бросающая кости… Длинные изящные пальцы, белая кожа без изъяна, перламутровые ногти длиною в первую фалангу… кисть… запястье… предплечье… рука, плечо и правая грудь…
Дальше!
Платье. Синее платье, расшитое золотом и украшенное самоцветами.
Дальше!
Высокая шея, золотая цепь…
Карл задыхался, но его воображение ткало в вечном Мраке рисунок реальности, и остановить этот процесс он уже не мог. Он смотрел сквозь Тьму.

10

Ну вот и все, подумал он почти равнодушно. Все.
Все было кончено, желание его исполнилось и истаяло, как дым над костром. Тьма поглотила творение Карла и вошла в него. Он уходил. Медленно, не торопясь, смакуя каждое мгновение ухода и ощущая, как поглощавшая его Тьма обволакивает, растворяет в себе то, что еще недавно было человеком по имени Карл Ругер.
Карл Ругер из Линда уходил во Тьму, он исчезал из мира людей, растворяясь в великой вечности, становясь ее частью. Он не боялся. Страх, которого он почти не знал и при жизни, теперь, в присутствии Мрака, исчез полностью.
По краю сознания, еще длившего последний миг своего существования, прошла тень сожаления о чем-то, что следовало исполнить, но что уже никогда не будет исполнено. Однако душа Карла была спокойна. Она приняла в себя Мрак и стала частью Мрака, чуждого миру страстей, лишенного чувств и желаний. Вечность принимала Карла, она была нетороплива, даже медлительна – но что есть время для Вечности, перед которой бессильна даже Судьба? В медлительности Тьмы имелся свой смысл, и своя особая красота была присуща неторопливому переходу от бытия к небытию.
Раствориться в Вечности, так, кажется?
Но неожиданно тень сожаления вернулась, обрела плоть и силу, восстала против равнодушия Тьмы, и Карл снова почувствовал свое сердце. Сердце Карла сжимала тоска, оно рвалось из груди, оно пыталось напомнить…
Дебора!
Имя возникло в угасающей памяти, и свет ударил в сгустившуюся вокруг него Тьму. Мысль, воспоминание, слово… В абсолютном Мраке безвременья из света ее имени соткалось лицо женщины, и в Карле ожил художник. Искусство, все еще жившее в мертвом теле и умирающей душе, выписывало каждую самую мелкую деталь на лице Деборы, воспроизводя во Мраке вечной ночи живой образ, принадлежащий миру живых. Огромные серые глаза встретились с глазами Карла, глядящими сквозь Тьму, и в следующее мгновение Карл увидел ее всю, целиком, вписанную в реальность мира вовне. Сейчас она на него не смотрела. Она шла по лесной тропинке: шаг, еще один – и перед ней, а значит, и перед Карлом, открылась поляна и на ней пасущиеся стреноженные лошади, костер и двое княжеских дружинников, коротающих долгий, длиной в ночь, караул.
Но свет померк, и образ, рожденный силой, заключенной в ее имени, исчез, поглощенный ответной атакой Тьмы.
Мне не выбраться, понял Карл.
По-видимому, так оно и было. Последний всплеск жизни позволил ему снова – пусть и на краткий миг – стать самим собой и понять, что происходит, что произошло. Он зашел слишком далеко во владения Тьмы, так далеко, как мог зайти только тот, кто не собирается возвращаться. Он пропустил тот последний пункт своего «маршрута», когда следовало остановиться и повернуть назад.
Карл почувствовал мгновенное отчаяние, безвозвратно утратившего путь пленника лабиринта, но отчаяние было чужим чувством, позорной слабостью, и его присутствие вызвало в сердце Карла гнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164