– Если… – сказала она таким тоном, как если бы рассуждала вслух, – если вы, господин, по какой-то причине, например, потому, что вы, как всем известно, плохо ориентируетесь в замке, продолжите свою прогулку, открыв вот эту дверь, может статься, что вы встретите там известную вам особу. Естественно, совершенно случайно и вполне неожиданно для нее…
Я буду ожидать вас здесь, мой лорд, – добавила камеристка, уже в спину Карлу, решительно шагнувшему к заветной двери, – на тот случай, если вы когда-нибудь позже захотите вернуться в свою комнату тем же путем, каким добрались сюда.
Карл ничего ей не ответил, он вообще ничего не сказал, так как говорить, в сущности, было не о чем. Все было уже сказано и даже сделано. Притом лучшим образом из всех возможных в данной ситуации. Впрочем, он снова ошибся, так как не мог даже предполагать, как далеко может завести фантазия влюбленную женщину. Он сделал еще один шаг, нащупал ручку двери и потянул ее на себя. И сразу же почувствовал на лице прикосновение жаркого влажного воздуха. За дверью оказался узкий коридор, освещенный неверным светом свечи, горевшей в стенной нише. В торце коридора находилась еще одна дверь, из-за которой просачивался значительно более яркий свет и истекало влажное тепло. Теперь уже не надо было быть особо проницательным человеком, чтобы догадаться, что ожидает впереди, и Карл не стал медлить. Он преодолел расстояние, отделявшее его от замковой мыльни в три длинных шага и нетерпеливо распахнул дверь. Однако зрелище, неожиданно представшее его взору, было такого рода, что он замер на месте как вкопанный, ошеломленно вбирая в себя необычайное впечатление.
По-видимому, или отец, или, что вероятнее всего, дед лорда Крагора добрался с армией Ищущих Света до северной Кайры, потому что только там, насколько знал Карл, почерпнувший эти сведения из книг, можно было узнать, что такое настоящие бани. Вместо убогой мыльни с печью каменкой и деревянными полатями взору Карла открылась облицованная изразцовой плиткой и шлифованным камнем купальня, живо напомнившая ему восторженные описания роскошных общественных и домашних бань Патры и Скхольма. В купальне замка Крагор пылал в двух больших каминах огонь, рдели раскаленные угли в круглых бронзовых жаровнях и стояла полупрозрачная завеса пара над горячей водой в восьмигранном цветном бассейне. Но все это Карл увидел как бы случайно и осознал много позже, потому что на краю бассейна, на его первой ступени, по щиколотку в источающей жаркий пар воде, спиной к нему стояла обнаженная Петра.
Ее длинные, чуть волнистые золотисто-бронзового оттенка волосы были распущены и лежали свободной волной расплавленного золота на тонких плечах, спускаясь по узкой спине до самой поясницы. Но центром композиции, несомненно, являлись широкие бедра Петры и ее гладкие белые ягодицы безупречной формы, плавно двинувшиеся в тот момент, когда она сделала следующий шаг, спустившись еще на одну ступень в глубь бассейна.
– Вы прекрасны, госпожа! – выдохнул Карл. – Боги! Как вы прекрасны!
Карл сказал то, что должен был сказать, следуя традиции и литературным образцам, но, боги свидетели, он не покривил душой и на самом деле сказал то, что почувствовал, увидев нагую красавицу.
– Ах! – воскликнула в ответ на его слова Петра, в притворном испуге оборачиваясь к Карлу. При этом она почему-то совсем забыла стыдливо прикрыть свои прелести руками. Качнулись белые груди с темными, устремленными вверх сосками, но взгляд Карла задержался на них лишь на мгновение, стремительно падая вниз, туда, где под выпуклым животом курчавился рыжеватый «славный лес».
– Я напугал вас, моя госпожа, – сказал Карл, сделавший неимоверное усилие, чтобы снова поднять взгляд. – Простите меня!
Естественно, Карл не чувствовал раскаяния, а Петра его и не ожидала, но ритуал должен был быть соблюден.
– Я просто не мог знать, что встречу вас этим вечером. – Он смотрел прямо в ее зеленые глаза и уже не жалел, что оставил в покое ее ноги. – Я, видите ли, вышел прогуляться и заплутал.
– Я купаюсь, – сказала Петра, как будто это требовало пояснений. – Какой ужас! Вы видите меня без одежды!
Ужас звучал в ее голосе в той же мере, в какой раскаяние в голосе Карла.
– Это судьба, – предположил Карл. – Вы…
– Молчите! – перебила его Петра. – Каждое слово, которое вы теперь произнесете, – нож, вонзаемый в грудь моей добродетели!
При слове «грудь» Карл непроизвольно опустил взгляд на грудь Петры и легкомысленно подумал, что тому, кто решился бы вонзить нож в такую грудь, следовало бы отрубить руки.
– Мой супруг… – продолжала между тем стенать Петра.
– О! – перебил ее Карл, встрепенувшийся при упоминании беглеца. – Зачем же вы о нем вспомнили?!
– Да, – сказала она и вдруг улыбнулась. – Пожалуй, это было лишнее. Но что же вы стоите, как истукан, Карл? Я предстала перед вами нагая, а вы даже плаща не сняли. Раздевайтесь!
– Увы… – Карл сказал это совершенно искренно, он вдруг понял, что, хотя стены этой крепости и лежат в руинах, его-то штурмовые колонны к такому развитию событий совсем не готовы. – Увы, – сказал он, чувствуя, как краска заливает лицо. – Моя рана…
– Бедный! – воскликнула Петра и всплеснула руками, отчего ее груди снова тяжело качнулись и этим чуть не убили Карла окончательно. – Бедный… Но я вам помогу!
Она была готова к самопожертвованию. Такая женщина…

5

Сквозь время, стирающее краски жизни, сквозь нарастающее равнодушие, порождаемое действием яда, Карл все-таки дотянулся до той ночи в Крагоре, когда боль и наслаждение рука об руку ткали гобелен любовного подвига.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164