И в благородном порыве я посвятила в свои планы бедного мальчика.
— И он заплакал и снова стал целовать тебе колени, а потом так увлекся, что исключительно из благодарности все же трахнул тебя на ложе, устланном белыми кувшинками.
— Мимо. Спокойно и вежливо, даже — ласково, он разъяснил мне, что господин Лемех в курсе его сексуальных увлечений.
— И сам…?
— Нет, до этого дело не дошло. По крайней мере, мне про то ничего сказано не было. И неизвестно. Хотя поручиться — как ты понимаешь — не могу. Время теперь такое.
— Да и кого это волнует на самом-то деле?
— В данном контексте — меня. То есть не волновало поначалу — смешило. Потом — почти умиляло. Какое благородное дело творю — прямо что-то из сентиментальных голливудских историй. Потом мне стало интересно. Лемех знает? Тогда к чему весь этот спектакль?
— Потому что он гений, ваш муж. Это — собственно — его идея. Разумеется, малыш рассказал мне ее другими словами. Запинаясь. И пересыпая текст превосходными степенями.
Но сказано было — уж я-то знаю, что как и кому говорит Лемех — примерно следующее: приедет Лиза, она дама приятная во всех отношениях. Еще молода вполне, красавица, да будь хоть Бабой-Ягой, — моя жена. Приударь. Она дама тонкая, ценит разные изощренные красивости. Короче — сумеешь изобразить свою пылкую влюбленность, а с ее стороны пусть даже легкий флирт, будем считать, тема закрыта. Да и ей пойдет на пользу история про молодого влюбленного Вертера. Я так думаю. Для поднятия общего тонуса.
— Только не говори мне, что и кувшинки придумал Лемех.
— Нет, кувшинки были чистой воды — прости за дурной каламбур — импровизацией. Другое дело — и это меня веселит несказанно — Лемех никак не мог предположить, что я напьюсь какого-то деревенского пойла и с энтузиазмом прыгну в постель несчастного гея. Представляю его физиономию. Но сказать ему особо мне будет нечего — сам виноват, не предупредил. Что до супружеской верности — вообще. Этой темы он не касается принципиально. Себе дороже.
— И это, как я понимаю, был второй интерес твоего романтичного альфонса — угодить Лемеху.
— Да. А вот теперь третий — самый интересный. Слушай. Мальчик был, конечно, неглуп, но легкий успех, как ты понимаешь, притупляет бдительность. Ну, и жадность — как сильный побудительный мотив. Так уж все хорошо сложилось у него нынче, что он решил рискнуть, а вдруг повезет и в большем. И попросил. Не денег, нет. Карьерной протекции.
— Подумаешь.
— Еще как подумаешь — он просил продвижения в системе, о которой я даже не имела понятия.
— Ну, мало ли о чем в империи Лемеха ты не имеешь понятия.
— Нет, это была та самая система, куда меня определили свадебной генеральшей. Но оказывается, я и понятия не имела, что это за структура на самом деле. И для чего — собственно — ее создали и готовят. Вот что было главное. С этого — собственно — все и началось.
1993 ГОД. ВАШИНГТОН
Он заснул только около четырех и надеялся проспать до обеда — но при этом он непременно должен был один раз проснуться ровно в половине десятого утра — в это время борт номер один, по его расчетам, должен был занять положенное место в начале взлетной полосы. Именно в этот момент — ни секундой раньше и ни секундой позже — попутчики президента, занявшие места в первом салоне, выключат свои мобильные телефоны. Это был своего рода ритуал и некий признак, говорящий о том, что персона знакома с тем, как ведут себя при дворе. Вроде длины панталон во времена каких-то там Людовиков — ни на сантиметр длиннее или короче. Иначе — всеобщее, молчаливое разумеется, осмеяние. Он даже подумал, засыпая, что смешные и на первый взгляд нелепые обыкновения современных аппаратчиков — из тех, к примеру, что своя секретарша ни за что не имела права переключить аппарат на шефа, пока на другом конце провода другой шеф не взял бы трубку, чтобы свой — упаси боже — не унизился до того, что услышал голос чужой секретарши, — средневековый, в сущности, ритуал. И пришел наверняка из Средневековья и тамошних придворных традиций.
Словом, вассал моего вассала, как и прежде, никак не мог быть моим вассалом. И с этой — почти счастливой мыслью — он заснул. Проснулся, как и предполагалось, оглушенный будильником. И практически рефлексивно — настолько ясно вчера была поставлена задача — схватился за трубку телефона. Слава богу, Дон отозвался сразу, вдобавок — пребывал в отличном расположении духа, из чего следовало, что место в первом салоне он получил без проблем.
— Ты что-то понял про психов, малыш?
— Да, но дело сейчас не в них, хотя это может быть отдельный — и очень любопытный сценарий. Я понял другое. Единственное условие варианта два — в нашем случае.
— Да? И что же это?
— Человек.
— Ну, это уже почти радует. У меня в голове мельтешило уже что-то инопланетное. И что же это за человек? Нам он известен?
— Нет, это гипотетический — пока для меня — человек, который сможет совладать с нашим третьим призывом. Персонально — с каждым. И — всеми вместе взятыми.
— У русских есть какой-то такой богатырь, я забыл, как он называется…
— У русских много богатырей. Есть, например, Илья Муромец, — немолодой женский голос внезапно включился в разговор, и Стив понял, что шефу повезло сегодня совершенно особенным образом — они оказались в соседних креслах с Мадлен Олбрайт. Самой Мадлен, только что назначенной представителем США в ООН.
— Слышишь, старик, миссис Олбрайт интересуется, который именно из этих богатырей разрушит наши планы.
— Я не знаю.
— Мне так и сказать госпоже Олбрайт?
В трубке послышался смех. Потом — коротко и невнятно — заговорил Дон, объясняя Мадлен суть вопроса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119