– Вполне возможно, – мягко ответил Ролу дедушка. – В конце концов, это у тебя в крови. И все вышло из моря в Начале. Даже горы были некогда грязью в темном Чреве Уссы. И в море все возвратится в конце времен. Но лишь тогда, когда солнце остынет, умрет сама Усса, и поверхность земли узнает наконец покой.
Он встал, ухватив мальчика за плечо, и простонал. Чашечка его трубки ало светилась.
– Идем, Рол. Усса подождет тебя и твой корабль, но сейчас пора ужинать, а наша Айд нетерпелива.

Деннифрей, остров Сетей, самый восточный из Семи Островов, был отрезан от внешнего мира. Неглубокие воды Моря Неверных Ветров плескались о его неприветливые берега, славившиеся туманами и коварными Внезапными Отмелями, никогда не объявлявшимися дважды на одной долготе. Деннифрейцы состояли с морем в сучьем браке. Народец этот ловко управлялся с небольшими лодочками, сердечно привечал путников, нехотя выказывал повиновение Уссе Приливов, принося порой в жертву козленка ее супругу, злобному Рану, чтобы тот унял зимние бури. Они словно ненавидели море, которое бороздили их суда. Плавали с осторожностью, с какой наездник правит не в меру резвой лошадкой. Но их рыболовецкие угодья были богатейшими в северном крае, и деннифрейцы получали немалую выгоду от этого нечестивого союза. Они достигли процветания, однако богатство не сделало их скольконибудь восприимчивыми к делам большого мира. Они почти упивались своим невежеством и взирали на заморских торговцев, приобретавших отборную соленую рыбу из их улова, с нескрываемым презрением.
Небольшая плата за процветание – ничтожный ручеек утекающих жизней, вылавливаемый год за годом сетями богов моря, кровавый оброк за их право на морские богатства. Возможно, это и сделало их упрямыми торговцами, умело стоящими на своем. Но с богами не поспоришь. И островитяне проклинали море, когда не находились на его груди, приношения делали с явным неудовольствием…
Семья Рола, ибо он считал их семьей, хотя Морин и Айд не состояли с ним в родстве, жила на Деннифрее много лет. И всетаки они считались чужаками. И люди в битком набитой таверне в Дриоле замолкали, стоило деду Рола заглянуть через порог.
– Мы плавучие обломки древней ненависти, – говаривал он внуку. – Нас пустили по волнам страх и невежество людей… – Он много говорил всякого в таком роде, настолько много, что даже Рол теперь едва ли прислушивался. У деда был рокочущий, мерный голос, густой, как гул из бочонка, и певучий, как трель жаворонка. Он с таким удовольствием слушал себя, делая звучные заявления о вещах, которые Рол не надеялся когдалибо понять. Вот Рол и сидел у стены домишки, чиня сети, и кивал, не больно задумываясь, чему именно, ибо любил старика.
Они жили отдельно, особняком, странная четверка, в доме, выстроенном Морином из местного камня на далеко выдающемся мысе, откуда суда, бороздящие Двенадцать Морей, казались стаями парусов на бирюзовой окраине неба. «Эйри», так дед давнымдавно назвал их малое жилище, ибо твердо полагал, что дому имя нужно не меньше, чем кораблю. И дом платил им добром, признательный за такую мысль. Крытый дерном, прямой, как военное укрепление, дом Эйри равно отводил от них зимние шквалы и немилосердный летний зной. То был единственный дом, который помнил Рол.
Под самым домом раскинулась небольшая бухта в виде месяца, где зимовал на берегу их гуари. А чуть в глубину суши Айд неустанными трудами возделала один руд доброй землицы, примешав к ней тонну водорослей. Так что у них были свежие овощи, за которыми не требовалось таскаться в город. Еще дальше на краю леса рылись, ища корм, две свиньи. Они ведать не ведали о своей грядущей участи, а их чернополосатые отпрыски пищали, подступаясь к сосцам.
На осыпающейся оконечности мыса маячил агролит, холодный даже в самый жаркий из дней, в летнее солнцестояние, и не отбрасывавший тени на закате. Местный народ не смел и приближаться к нему, а семья Рола жила неподалеку. Иногда Рол думал о камне, как о дальнем родиче, с которым редко встречаются, не добром и не злом, как о привычной части своего окружения. Дед часто сиживал, прислонившись к камню спиной, даже в зимнюю пору, и наблюдал за бесконечным движением морских валов, что один за другим прокатывались по морю.
Знакомый клочок земли ограничивала высокая однообразная пустошь за мысом. Там только и было, что вереск, папоротник и мелкий кустарник. Почва там мягко пружинила под ногой, а во влажную пору грозила бедой любому, кто не знал о таящихся здесь бочажках и топях. Здесь никто не жил. Разве что олени, кролики и канюки.
С местными жителями их семейство общалось лишь от случая к случаю. Сериок, Старейшина Дриола, заглядывал раз в год для Проверки. И, хотя он при этом не заходил в дом, он охотно распивал с дедом фляжку ячменного пива, отдавая дань обычаю, и задавал все те же вежливые вопросы, а затем покидал их, вытирая холодный пот со лба, со светящимся облегчением взглядом. Но он знал, что ему прибавит чести, если народ станет говорить, что он посмел вкушать угощение с обитателями мыса, и тогда его наверняка вновь выберут старейшиной.
Еще Айд раз в несколько месяцев тащилась, отмеряя мили по грязи, в Дриол, дабы выменять то да се из того, что они не могли сделать, вырастить или поймать сами. Пряжу для сетей, белынь для дедушкиной трубки, новое лезвие для топора или кухонного ножа, дабы заменить вконец истершееся старое, и непременный мешок желтой муки для выпекавшихся раз в две недели хлебцев. По возвращении ремень наспинной корзины оставлял на лбу Айд красную продольную полосу, не сходившую несколько дней, как память о путешествии, и Айд становилась чуть менее раздражительна и упряма, чем обычно, то ли оттого, что любила посещать городок, то ли от радости, что покончила с делом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90