После каждого такого похода она неизменно проводила ближайшую ночь на пустоши, чтобы «прояснилось в голове», как она утверждала, и всякий раз возвращалась утром, грязная, исцарапанная, но со связкой кроликов, свисающих с руки, или, реже, с олененком, у которого была переломлена шея.
Както ясным осенним днем Рол забежал дальше обычного от дома, собирая ягоды на западных склонах мыса, и наткнулся на стайку местных мальчишек, занимавшихся тем же. Он был рослым и широкоплечим для своего возраста, но ничего не смог поделать, когда ребята навалились на него скопом и, опрокинув, принялись вбивать его головой в упругий, покрытый зеленой щетиной дерн. Его растерянность вскоре сменилась яростью, и ему удалось двинуть кулаком меж глаз их вожаку с песчаными волосами. Это лишь еще пуще завело противников, и те стали искать подходящий камень, чтобы размозжить ему череп, но тут неведомо откуда возник Морин. Рол поднял окровавленную голову с травы и увидел, как посерели от ужаса лица его врагов, как они бросили корзины с ягодами и помчались наутек, спеша к городку, ревя в один голос и не смея оглянуться. Но когда Рол посмотрел на своего спасителя, Морин всегонавсего улыбался с отсутствующим взглядом, точно дружелюбный медведь. Лишь один миг, как показалось Ролу, он увидел чтото другое на лице здоровяка, изумрудный блеск в глазах… Мальчик отнес это за счет головокружения. А потом он все забыл, утешившись обилием приготовленного из ягод джема.
С тех пор деревенские ребята избегали его. Часто, когда он бродил по увядшим верхним пустошам над мысом с луком для стрельбы по птицам и сумкой для дичи, он заставал их за игрой, но тут же испытывал болезненное содрогание, когда они задавали деру, едва его заметив. Он не отличался от природы склонностью к одиночеству. Когда он стал старше, его начали утомлять брюзжание Айд, простодушное миролюбие Морина, нелепые россказни и загадочное бормотание деда. Он испытал большую радость, когда его объявили достаточно взрослым, чтобы выйти в гуари с Морином и попытать удачи во владениях прихотливых Уссы и Рана. «Нырок» был лодкой, рассчитанной на прибрежное мелководье с единственной мачтой, несущей один широкий снизу гафельный парус. Широкая, точно бедра старой шлюхи (по выражению деда), лодка изрядно отклонялась от курса, но зато держалась на плаву, точно уточка. Она не отличалась особой красотой, но обладала простым и добрым сердцем, и дед тщательно подрисовывал каждую весну глаза близ ее носа, бормоча при этом нечто невнятное. Вначале Рол не мог поднять парус без помощи Морина, как ни налегал на фал, но, по словам Морина, у Рола был нюх на ветер, и он скоро и ловко обращался с рулем.
Осенью с юговостока, с Абора, одно за другим являлись, бойко скользя, суденышки. С легкостью достигали они отдаленных рыбных угодий, но прорываться обратно оказалось для них тяжким трудом. Тому, кто стоял у руля, требовалась большая сноровка, чтобы держаться левым бортом к ветру.
Работа на лодке сделала плечи Рола шире, а мышцы крепче. И вот через год он мог один управиться с «Нырком», хотя это ему еще не дозволялось. Улов состоял большей частью из абларони – длинной, с серебряными боками рыбы, главной добычи на Семи Островах. Но рыбаки вылавливали также кальмаров, сельдь и Прибрежных Монахов – жуткого вида изысканное яство, за которое в Бьонаре, как говорил дедушка, отваливали столько серебряных минимов, сколько весила сама тварь.
Коечто из улова они включали в свое ежедневное питание. Больше уходило на корм свиньям, порядочную часть сушили, солили, коптили или мариновали, запасая на зиму, мрачную пору, когда лишь немногие из рыбаков дерзали бросить вызов гневному Рану. Под полом хижины был вырыт погреб, к зимнему солнцестоянию на его полках красовалось блистательное воинство банок, горшков и упаковочных клетей с филе абларони, просоленным до крепости древесины. Вскоре приносили положенную дань и две свиньи, и по вечерам после их забоя появлялся кровавый пудинг, столь любимый дедом, а заодно колбасы, вяленые окорока, заливные ножки и большие копченые свиные бока, которые коптили за домом. Вдоволь имелось сушеных водорослей. Их можно было жевать, когда заканчивалась белынь. Отправлялись в большие плетеные корзины репа, морковь и свекла, собранные неутомимой Айд до того, как земля трескалась от первых морозов. Были также горшки орехов, сбитых с ветвей орешин в свиной роще, и, редкая удача, медовые соты, добытые Морином из дупла в могучем дубе дальше в глубь суши, запечатанные воском из них же в глиняном горшке и хранимые Айд, словно драконьи сокровища.
Итак, когда в мире воцарялась поздняя осень, все четверо садились вокруг очага, где горел плавник. Пламя брызгало, искрясь то и дело синевой, а за прочными стенами Эйри Ран, впав в неистовство, гулко отплясывал ежегодный танец на прибрежных камнях.

Для Рола обременительней, чем в предыдущие годы, оказалась эта осень и последовавшая за ней долгая северная зима. После того как они втянули гуари на берег и крепко привязали, а дед благословил ее труды возлиянием ячменного эля, весь внешний мир, то есть море, оказался утрачен до нового пробуждения природы. Рол ощутимо приуныл. Ему только и осталось, что созерцать до каждой пяди знакомый мыс и поблекшие пустоши за ним и над ним, огоньки, мерцающие в ранней темноте вечеров, освещенные лампами окна Дриола, где он никогда не бывал и куда ему не разрешалось бегать. Пока что. Вот он и разгуливал по пустошам с луком, точно изгнанник, каковым и называл его дед, охотясь на всякую дичь, какая только не скрылась в земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90