В одно и то же время три бывших начальника отделов задействовали для него свои связи. Статья не подписана, но, по всей видимости, для нее пришлось провести глубокое расследование.
Кроме того, по сравнению с остальным полупорнографическим мусором журнала, она блестяще написана. Мори даже распознает пару отсылок к поэтическим произведениям. Во всей Японии есть только один журналист, который способен втиснуть аллюзию из классической китайской поэзии в абзац о финансировании оппозиционных политических партий.
Так что всю дорогу до Синдзюку Мори задается вопросом: почему, когда он спросил Танигути о Наканиси, старый друг ничего не сказал о фармацевтической компании? В конце концов, два года назад он сам в своей статье обрисовал панораму связей компании с министерством. Два возможных ответа: один невероятный, другой неприятный. Невероятный: Танигути ничего не сказал, потому что ничего не помнит. Неприятный: Танигути ничего не сказал, потому что он помнит все.
Поднимаясь по лестнице к себе, Мори слышит телефонный звонок. Он не спешит, считает. Двадцать пять пронзительных и срочных трелей. Мори знает лишь одного настолько упорного человека. Он поднимает трубку, и его догадка подтверждается.
– Мори-сан! – звонко лает Уно. – Где же вы были? Я звонил вам все утро!
– Я был в Национальной библиотеке, – говорит Мори.
– В Национальной библиотеке! – Уно поражен.
– Да. Когда я говорил, что приходится работать в библиотеках, я именно это и имел в виду. Ну что у тебя?
Голос Уно дрожит от восторга:
– Я проверил автокатастрофу с Наканиси. Большие новости!
– Автокатастрофу? – На секунду Мори озадачен. Потом он вспоминает несчастного мелкого чиновника из патентного офиса, которого переехали как-то вечером, когда он, вероятно, пьяный возвращался домой.
– На самом деле, это никакая не автокатастрофа, – торопится Уно. – Я позвонил в Министерство юстиции, сначала они не хотели давать информацию, но я их убедил. Там женщина, завтра я договорился пойти с нею в бар, и вот что она мне сказала… Вы можете себе представить, Мори-сан?
Мори раздраженно постукивает пальцами по столу.
– Понятия не имею, – говорит он. – Но послушай: есть кое-что поважнее. Помнишь, я говорил…
Уно, не обращая внимания, продолжает:
– Она сказала, что водитель скрылся с места преступления, и его так никто и не нашел! И там было еще два свидетеля, и я записал их имена, и встречаюсь с ними сегодня днем! Если хотите, Мори-сан, вы тоже можете прийти, и мы узнаем что-нибудь новое об этой таинственной белой машине, которая…
– Забудь про эту ерунду, – прерывает его Мори. Уно поперхивается от уязвленной гордости:
– Ерунду? Мори-сан, вы о чем? Это же тот прорыв, которого вы ждали, разве нет? Если мы найдем эту белую машину, мы найдем убийцу!
– Нет! – говорит Мори. – Если мы найдем ту белую машину, мы, вероятно, выясним правду про бедного сараримана-самоубийцу. Это не тот Наканиси! Тот, которого мы ищем, не имеет ничего общего с Патентным бюро.
Наконец, тишина. Мори прямо-таки слышит, как проворачиваются шестеренки в мозгах Уно.
– Повторите, пожалуйста, – тихо и спокойно говорит Уно.
Мори повторяет, потом рассказывает ему о Кэнити Наканиси.
– Почему вы уверены, что это тот самый человек? – еще не вполне уверившись, спрашивает Уно.
– Потому что кое-кто хотел, чтобы я подумал, что это не тот, – говорит Мори.
– А?
– Ложь ведет к правде, – говорит Мори. – Ты должен усвоить этот образ мыслей, если хочешь преуспеть в нашем бизнесе.
Уно все еще смущен.
– Ясно, – говорит он медленно. – Однако полагаю, что вы хотели бы, чтобы я выяснил подробности смерти и этого человека.
– Точно, – говорит Мори. – Иди и работай прямо сейчас. Это ключевой момент всего дела.
– Вы всегда так говорите, – стонет Уно.
Верно. Так Мори всегда говорит, это он всегда и имеет в виду. Каждая фаза – ключевая, пока не переходишь к следующей; так же и каждый шок – самый шокирующий, каждое разочарование – самое разочаровывающее, каждая измена – самая горькая.
Мори кладет трубку, идет к маленькому алтарю на стене над проигрывателем. Дары надо бы заменить: сакэ, купленный в автомате, почти испарился, мандарин сморщился до размеров и текстуры мячика для гольфа. Мори надеется, что боги поймут. Он закрывает глаза, хлопает в ладоши, молится об успехе, процветании и тому подобных мимолетных вещах. Если б они были не так мимолетны, Мори бы не нужны были боги, а богам бы не нужен был Мори.

Митчелл приезжает в офис после визита в компанию, ноги у него мокрые, спина потная. Его ум полон оценками выручки и коэффициентами оборачиваемости активов, но тут он заглядывает в кабинет заведующего отделом. И замирает полумертвый, с бьющимся сердцем.
Вот что он видит. В центре комнаты стоит завотделом Клаус Хауптман. Высокий крупный мужчина со шрамом в форме полумесяца на левой щеке, похожий на дуэльный шрам, хотя на самом деле, говорят, то была авария на автобане. Хауптман кому-то улыбается, что само по себе необычно. И он почему-то говорит по-французски, медленно, с сильным акцентом, но, насколько Митчелл может судить, правильно.
– Si с'est possible, je voudrais attendre encore deux ou troixmois. Если возможно, я бы подождал еще два-три месяца (фр.).


Поле зрения заслоняет другая фигура, которую Митчелл узнает даже со спины. Из верхних эшелонов: мерцающие острые шпильки каблуков, черные чулки, исчезающие под серой шерстяной юбкой, длинные черные волосы, спадающие каскадом по мощным плечам. Сердце Митчелла падает. Этот кивок, это ледяное контральто – ошибки быть не может.
– Le moment d'attendre est passe. II у a seulement une solution – une deculottage immediate.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112