Так же осторожно он вернулся с горшком обратно к пруду и поставил его на освободившееся место слева от цоколя. За все это время он никак не показал, что замечает присутствие Аманды и Хэла.
– Мы ничего не можем для него сделать, – сказала Аманда. – Нам можно уходить.
Они повернулись и пошли по направлению к горам. Дорога теперь превратилась в узкую тропинку и начала извиваться вокруг небольших, но достаточно крутых холмов.
Теперь у них на пути перемежались открытые участки и густо поросшие лесом склоны, полянки были сплошь покрыты разновидностью папоротников.
Процион стоял высоко в небе над ними, а последние клочки облаков, казалось, сгорали в нагревшемся воздухе. Хэл видел все это, но думал о другом. Он попытался вообразить себя человеком, которого только что повстречал.
Эта привычка началась с детской игры, потом превратилась в упражнение и, наконец, сделалась почти необходимостью. И он стал считать неудачей, когда ему не удавалось вообразить себя видящим все вокруг глазами другого человека.
Сейчас это оказалось более трудным, чем когда-либо еще. Встреченный ими человек явно был безумен. Но Хэл считал, что при достаточном усилии он и здесь добьется успеха.
Человек, вероятно, пришел в такое состояние, когда орда оккупантов разрушила его дом; и именно потому, что он был так явно безумен, солдаты не потрудились с тех пор переселить его в город, как это они делали с другими экзотами.
Теперь Хэл сосредоточил свое внутреннее зрение на мысли, что это он сам обрывает лепестки цветов.
Для этого понадобилось много времени, но в конце концов он мысленно представил себе эту сцену.
Для того чтобы по-настоящему понять кого-то, необходимо почувствовать себя этим кем-то. Полное сопереживание. Сопереживание – хорошее слово для описания состояния, когда воображаешь себя другим существом. Хорошее… и необходимое. Полное сопереживание приводит к полной ответственности. А полная ответственность становится, в конце концов, абсолютной и инстинктивной – автоматической оценкой последствий перед любым действием, в которое вовлекаются другие.
Теперь, для себя, Хэл сделался безумцем; и для нею уничтожение цветов означало уничтожение того, что разрушило его разум. Он мало-помалу пытался вернуться назад, сделаться тем, кем он был раньше. Но дорога, которую он выбрал, замыкалась в кольцо. Ему никогда не добиться успеха. Если только… возможно, если только Хэлу не удастся найти Созидательную Вселенную – для него, да и для всех других людей.
Каким-то образом все это – безумный человек, Ибан, экзоты, Энциклопедия, война, Земля, Молодые Миры – стало сходиться в одну точку, и Хэл почти физически ощущал этот процесс. Как ни странно, ему представлялось, что эта точка находится в месте, которое он никогда не видел; месте, к которому он сейчас направлялся. В новой Гильдии Придела.
Странно, что и легче всего, и одновременно труднее всего Хэлу было вообразить себя одним человеком – Блейзом.
Внутренним взором Хэл следил за более важным – за тонкими пальцами, бросающими оторванные лепестки в темную воду. Его мысли ушли далеко, в далекое детство Донала Грима, за сто лет до нынешнего дня.
– Ты задумался, – через некоторое время сказала Аманда.
Хэл, вздрогнув, очнулся и возвратился из мысленного мира в реальный.
– Да, – сказал он. – Тот человек… однажды я был таким, как он.
Они продолжали идти. Хэл следил взглядом за тропой, но краем глаза заметил, как Аманда повернула голову и с серьезным видом смотрит на него.
– Ты? – спросила она. – Когда?
– Когда мы получили известие о смерти Джеймса – моего самого младшего дяди. Я однажды рассказывал тебе, ведь так?
– Да, – кивнула она. – Тебе было одиннадцать лет; и Кейси, придя позже, нашел тебя в конюшне – в холодной ярости. Что бы ты сделал, если бы виновный оказался там, в этой конюшне? Попытался убить его – ты, одиннадцатилетний?
– Вероятно, – Хэл не отрываясь глядел на горы впереди. – Чистая разрушительность – как замкнутый круг. Тогда, когда я был Доналом, она захватила меня; и я всю жизнь потратил на то, чтобы перерасти это состояние.
– Я знаю, – мягко отозвалась она.
– Видишь ли, – сказал он, переведя взгляд на нее, – этой разрушительности некуда направиться. Она может только вернуться к самой себе. Творчество противоположно, оно – прямая линия, уходящая вперед в бесконечность. А затруднение в том, что стремление к разрушению – глубокий инстинкт, полезный для проверки способности человека управлять окружающей его средой. Дети, что попало уничтожающие в школе, делают точно то же самое, что и человек, которого мы видели недавно. Этот инстинкт проявляется в каждом новом поколении, когда оно, начиная осознавать ход времени, хочет уничтожить все старое и создать все заново. Инстинкт говорит им, что все в прошлом шло не так; и с этого момента они хотят направить все на верный путь.
– Но цикличность разрушения оказывается ловушкой для тех, кто поддается ей; и в конце концов они оказываются виноватыми с точки зрения последующих поколений. Именно поэтому, даже притом, что исторические силы постоянно стремятся к равновесию, Блейз и Иные в конечном счете обязательно проиграют; потому что останутся позади, в то время как люди творческие движутся вперед. А тогда-то и происходит развитие.
– Ты утверждаешь, – сказала Аманда, – что для Блейза уничтожение Земли, всего лучшего, созданного другими культурами лишь заменитель того, что он в действительности хочет уничтожить? Наподобие человека, который обрывает цветочные лепестки?
– Не совсем, – ответил Хэл. – Если принять его исходные посылки, то его философия достаточно разумна;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122