Ибо таковы женщины: они не всегда говорят то, что думают, даже когда беседуют с богом. Поэтому, решил Джеральд, богам приходится выполнять чрезмерно болезненные обязательства.
Затем он вздохнул и продолжил читать свой сонет тоном высокого самоотречения, смешанного с определенно справедливым одобрением действительно хорошей поэзии.
– Свет очей моих, это в самом деле прекрасный сонет, – заметила принцесса, когда он закончил, – я горжусь, что послужила для него источником вдохновения, и почти в той же степени я горжусь тем, что ты (благодаря превосходному изяществу и благосклонности кого мое сердце снова переполняется экстазом) так хорошо помнишь его даже столько тысячелетий спустя.
– Годы очень мало значат, мадам, для Светловолосого Ху, Князя Третьей Истины, Возлюбленного Небожителей, и столетия, вполне естественно, бессильны затмить всякие мои воспоминания, которые хоть сколько-нибудь связаны с вами. Хотя менее значительные события склонны покрываться туманом по мере того, как проходят века... Например, в промежутках между моими спасительными подвигами – по обычным будним дням – богом чего я был?
– Это, – ответила принцесса, – о мой повелитель и источник всяческих добродетелей, слишком глупый вопрос для тебя, кто, как известно, является Князем Третьей Истины.
– Ах да, конечно, Третьей Истины! Мои божественные интересы инвестированы в достоверность. Ну что ж, это великолепно. Однако, мадам, богов много, и это весьма прекрасная идея – наблюдать, как эти боги отличаются друг от друга, даже когда их профессиональные сферы совпадают. Так, Вулкан – бог одного огня, а Веста – богиня другого, но Агни, Фудо и Сатана правят еще иными огнями, каждый из которых совершенно особенный. Купидон и Люцина входят в одну и ту же дверь, но не одним и тем же путем. Эол повелевает двенадцатью ветрами, Тецкатлипока – четырьмя, а Крепитус – только одним ветром.
– Владыка моей жизни и добрый пастырь души моей, я знаю. Немногие боги остались чужды мне или моим объятьям. Многие Небожители искали моей любви, и я благочестиво соглашалась: книга моих религиозных увлечений написана моими поцелуями на множестве божественных щек.
– И я догадываюсь, что эта вода из Океанского Водоворота не предназначалась, в первую очередь, для моего дальнейшего апофеоза. Я имею в виду, мадам, что я не думаю, что вы взяли на себя труд похитить шесть капель амриты только для того, чтобы напомнить мне о моей божественности, о которой я, подавленный бременем других забот, каким-то образом позабыл?
– Владыка и единственный прообраз семи добродетелей, ты говоришь правду. Ибо пять остальных капель, как я пыталась тебе объяснить, когда ты снова стал перебивать меня, о возлюбленный моего сердца и радость очей моих, предназначались для пяти человеческих чувств молодого человека, от которого я тогда была без ума и которому я намеревалась подарить бессмертие и вечную молодость. Первую каплю – так как амрита сообщает бесконечную силу – я, разумеется, уже поместила. За это мой Отец (да святится имя его!) в приступе гнева поразил нас молнией и вышвырнул нас из Дома Небожителей в эту реку. Мой молодой человек утонул прежде, чем я успела сообщить ему какое-либо из благ, которые, как я очень опасаюсь, твое физическое превосходство могут сейчас из меня вытянуть.
Джеральд ответил:
– Я и в самом деле думаю, что ты гораздо быстрее продвинулась бы со своей историей, если бы с самого начала учитывала это. Положение, как видишь, более американское: в нем нет того прежнего духа свободы личности, о которой демократия придерживается не лучшего мнения.
– Светоч эпохи, слушаю и повинуюсь. Да станет вся моя история тебе известна...
– Да, твоя история интересует меня гораздо больше...
– Гораздо больше, чем что, о жестокий и прекрасный?
– Ну, гораздо больше, чем я могу выразить. Итак, давайте продолжим!
– Но моя печальная история теперь для твоего проницательного взгляда – как чистое стекло. Добавлю только, что бессмертная часть моего юноши была благополучным образом спасена из вод реки, и теперь ему как богу поклоняются в Литрейе. Но, увы, белка моих бедствий продолжала крутиться в колесе божественного гнева. Ибо мой Отец (да святится имя его!) ведет себя так нелепо всегда, когда малейший пустяк расстраивает его, что я была обречена в течение девяти тысяч лет исполнять определенные обязанности в водах сей реки в устрашающем обличье крокодила.
Услышав это заявление, Джеральд тут же сделал вывод.
– В чем заключались твои обязанности в качестве стража этих вод так же ясно, как и то, каким образом твои посетители оказывались столь беспечны, что забывали свои черепа. Это и в самом деле такая оплошность и неосмотрительность, что я не мог над этим не призадуматься. Однако я уверен, что формы, которые я созерцал и большую часть которых вижу и сейчас, не имеют ничего общего с очертаниями крокодила.
– Воплощение всяческого величия и высшая точка моего существования, это потому что девять тысяч лет моего проклятья счастливым образом истекли. Доказательством тому послужит прибытие моей несчастной заместительницы. Сейчас мы увидим ее встречу с истребительницей наслаждений и разлучницей влюбленных. После этого, когда мы позавтракаем, о дух жизни сердца моего, которого моя неутолимая любовь меня побуждает сожрать в порыве чистой страсти, я уеду отсюда на коне, которого ты столь любезно мне подарил, чтобы снова вступить в Дом Небожителей.
С этими словами она вытянула руку в указующем жесте.

Глава 8
Мать всех принцесс

С этими словами принцесса вытянула руку в указующем жесте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72