Кошки предположений разбрелись по лугам моего размышления и мурлычут, что на этот раз мне хотелось бы чего-нибудь посуше.
– Дорогуша, поскольку твое новое воплощение – всего лишь обличье, пусть тебя утешает мысль о том, что ты останешься гибелью для юношей и их злосчастных стремлений. Ты плохо вела себя сегодня утром, как я вижу...
– Но ведь... – отвечала смущенная принцесса.
Она понизила голос и продолжала говорить очень тихо, так что Джеральд не мог расслышать ни слова. Он мог видеть только, что пожилая леди сделала предположение, которое принцесса тотчас же отвергла, энергично замотав своей прекрасной головкой. Он увидел также, как принцесса соединила ладони, а затем развела их примерно на семь дюймов.
– Да, сперва вот такой! – заявила она, повышая голос, тоном легкого раздражения. – В общем, этот невосприимчивый тип (пусть свиньи плодятся на могиле его предков!) остается непостижимым.
Старуха ответила:
– В любом случае, ты потерпела неудачу; но это неважно. Ты говоришь, он путешествует в компании с тем, кто наверняка предаст его. А дорога, по которой он идет, тоже достаточно оживленна и достаточно далека, чтобы предать его в конце. Ведь он встретит других моих дочерей, а если и все остальные не справятся, тогда он встретится со мной.
– Корабль моей непоколебимой решимости еще не разбился об айсберг его безразличия, и я еще не закончила с ним, ни в коем случае. Я возвращаюсь, о Мать, к этому неблагодарному узурпатору моего ложа – позавтракать.
И пожилая леди ответила с вечно отзывчивой материнской нежностью.
– Вот это мое дитя! Кто-то же должен заниматься этими романтиками вне зависимости от того, сколь сложной представляется задача. Ведь никто из нас не знает, чего угодно этим мужчинам-романтикам. Мои дочери готовят им прекрасную еду и выпивку, следят за чистотой их жилища, и на исходе каждого дня усердно занимаются с ними любовью. Все, чего могут пожелать мужчины, мои дочери предоставляют им. И почему столько мужчин питают странные, бессмысленные желания? И как мои дочери могут удовлетворить такие желания?
– Можно только настаивать на своем, о Мать, губительница наслаждений, разлучница влюбленных, полагающая конец всем мечтам.
– Есть другие способы, дорогая моя, более утонченные. Этот способ восточный, он стар и груб. Хотя этот способ тоже успокаивает чрезмерно амбициозные мечты, и он срабатывает.
Джеральд протер глаза. Его слегка обеспокоили происходившие на его глазах совершенно невероятные события.
Ибо пожилая леди преобразилась. Она увеличилась в размерах, краснота ее исчезла, и она стала темно-синей, багровой, как грозовая туча. В левой руке она держала весы и аршин. Жутко улыбаясь, она становилась все больше. Стало заметно, что ее ожерелье сделано из человеческих черепов, а в ушах, как серьги, болтались тела повешенных, находившиеся в последней стадии разложения. В общем, Джеральд не огорчился, когда Мать Всех Принцесс достигла всей своей божественной стати и исчезла.
Но Госпожа Водного Пространства изменилась на совсем другой манер. Там, где она стояла, теперь порхала большая черно-желтая бабочка.

Глава 9
Чем питалась одна бабочка

Итак, Эвашерах вернулась к Джеральду в виде крупной бабочки и начала нежно порхать и виться вокруг него, пестря яркими красками.
– Моя милая!...
Он протянул руку, чтобы схватить ее, и она не попыталась увернуться.
Джеральд держал это прекрасное созданье за горло на расстоянии вытянутой руки. Он начал произносить заклинание.
– Шемхамфораш... – но лицо его вовсе не выражало восхищения. Напротив, он довольно мрачным голосом продолжал:
–...Элоха, Аб, Бар, Руахакоккиес... – и так до конца этого кошмарного списка, снова и снова повторяя: – «Кадош».
Теперь его жертва отчаянно вырывалась. Легкомысленная девушка не учла, что ее возлюбленный был знатоком магии. И трепыхание ее крылышек вполне понятным образом пробудило эстетическое чувство Джеральда, так что он на мгновение остановился, чтобы полюбоваться красотой последнего воплощения принцессы, прежде чем произнести фатальное заклинание Гауза.
Ибо крылышки Эвашерах были прекрасного фиолетово-черного и ярко-оранжевого цветов, тело ее было золотистой окраски, а грудь – малиновая. Он также заметил, что Эвашерах, чье волнение все увеличивалось, выпустила из затылка мягкие вилкообразные рожки, испускающие отвратительную вонь.
А эти изогнутые, сильные, острые как иголки клыки были столь изящны, что ему оставалось только с огорчением удивляться их исключительной эффективности. Из их кончиков сочилась желтоватая маслянистая жидкость. Он мог видеть, что они изгибаются, как пара кошачьих клыков: где бы они ни вонзились в плоть, жертва, отпрянув, только бы еще глубже загнала в себя клыки такой формы и получила бы большее количество яда. Это было довольно-таки хитроумное приспособление. И все это также полностью объясняло, каким образом гости такой общительной, дружелюбной и наипрекраснейшей принцессы умудрялись забывать свои черепа в густой траве вокруг ее алебастрового ложа.
Затем Джеральд сказал:
– О бабочка, разноцветная ты моя, сегодня твой завтрак – разочарование, вилка – агония, а салфетка – смерть. О бабочка, покайся чистосердечно, оставь неправду, отложи обман и лесть, перестань думать о своих обманутых любовниках даже с сожалением. Покайся воистину, а не как дикая кошка, которая слушает, да ест. Где теперь твоя хитрость, где наивные обманутые любовники? Ныне вся ложь мертва. Этот мир – рынок, бабочка моя: каждый приходит и уходит – и чужестранец, и гражданин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72