Мы, как интеллигентные заклинатели, должны признать, что вокруг этого путешествия сгущается туман скуки, что солнце романтики светит над ним слишком тусклым и холодным светом, что это путешествие стерильно и безвкусно. Тем не менее это путешествие – о чем мы не должны забывать – несомненно является досужим вымыслом, плодом ночных бдений утомленного ума, отчаянным и опрометчивым предприятием. По этим причинам, с каким бы прискорбием мы, коллеги и доброжелатели несчастного Горвендила, не оплакивали в нашем кругу его детсадовские идеи, его тяжеловесный юмор и ограниченность его слабого и непредприимчивого ума, мы все-таки должны быть осторожны и не применять по отношению к его волшебству единственного строгого суждения.
– Однако... – заявил Джеральд.
Кивнув в знак глубокого и полного одобрения, которое никоим образом не относилось к Джеральду, завернутый в мокрое желтое одеяло заклинатель заметил:
– Я тоже всегда готов защищать магию нашего коллеги. Добросовестность заставляет меня согласиться с тем, что его магия не лишена недостатков. Честно говоря, я должен признать, что его магия глупа, высокопарна и наивна; что она лукава, коварна и отвратительна; что она погрязла в трясине самодовольства; что она пропитана вечно брюзгливым эгоизмом, хотя мы во всех наших с ним делах были дружелюбны и искренни. Не буду спорить, что иногда наш собрат ведет себя как шаловливый мальчишка, который гордится тем, что его поймали полицейские за то, что он писал мелом на стене грязные слова. Несмотря на его гнусные непотребства, его порочность, его показной цинизм, несмотря на его скотство, вульгарное бахвальство, барахтанье в выгребных ямах и плоские софизмы, я всегда готов защищать магию Горвендила, потому что он и не является на самом деле большим волшебником, и следует быть снисходительным к обладателю способностей третьего или даже четвертого сорта.
– Даже если и так... – подчеркнул Джеральд.
Но тут заклинатель, закутанный в ярко-красное совершенно промокшее одеяло, задумчиво открыл свой горшочек с клейстером и заговорил:
– Я полностью с вами согласен. Никто не восхищается достоинствами нашего уважаемого собрата больше, чем я. Было бы просто глупо отрицать, что он ослабил свои и без того слабосильные снадобья чрезмерно частыми смешениями. Нельзя не согласиться с тем, что его магия превратилась в пресыщенную усталость и непристойное жеманство. Мы вынуждены признать, что Горвендил неискренен, что он совершенно нестерпимым образом выдает себя за важную персону, что он совершенно невыносим, что у него вымученный стиль, что его искусство вяло, лишено блеска, тривиально и несносно; но даже при всем при этом мы должны признать, что он делает все, что можно ожидать от того, кто сочетает отсутствие какого-либо настоящего таланта с невежеством обыденности.
– Однако... – пояснил Джеральд.
Пятый заклинатель, который перебил Джеральда, был закутан в черное одеяло; он тоже, казалось, сочился мудростью, затхлой влагой, рассудительностью и благодушием, пока говорил следующее:
– Действительно, наша обязанность и привилегия – проявлять снисхождение к этому невыносимому шарлатану, который, скорее всего, делает все, на что он способен. Что до меня, то я даже вкратце не упомяну о том ужасающем обстоятельстве, что банальность его волшебства не служит оправданием его разгильдяйскому отношению к работе. Разумеется, только человек с очень развитым воображением может предположить, что он может выполнять свою работу еще хуже, чем он это делает сейчас. Я также не думаю, что я чрезмерно снисходителен. Но, честное слово, хотя я и вижу, что его магия ужасна, что она соответствует уровню студента второго курса, что она недоброкачественна, что она подражательна, нестерпимо безвкусна, святотатственна, наивна, псевдо– какая бы там ни было, сверхскотская в своем цинизме, неизлечимо сентиментальная, что она наводит на меня невыразимую скуку, однако во всех остальных отношениях мне не в чем упрекнуть его магию.
Таким образом эти промокшие и любезные заклинатели продолжали защищать магию Горвендила с такой щедрой словоохотливостью, что Джеральд не мог вставить ни слова.
Затем все они сняли с себя свои одеяла и исчезли, потому что без одеял их совершенно невозможно было заметить. И Джеральд покинул это место удовлетворенным, потому что ему приятно было узнать о том, что он странствовал под руководством и покровительством того, кто пользовался таким уважением у столь строгих судей.

Глава 22
Книга Сфинкса

Проехав через весь город, Джеральд остановился на окраине Туруана, чтобы потолковать со Сфинксом, который лежал там и что-то записывал черной ручкой в толстую книгу в черном переплете, похожую на гроссбух. Чудовище пролежало там так долго, что наполовину погрузилось в красный песок.
– Таковое полупогребенное состояние, сударыня, или, может быть, вас следует называть «сударь»?
– Допустима и та, и другая форма обращения, в зависимости от того, к какой части меня вы обращаетесь, – ответил Сфинкс.
– Это полупогребение, сударыня и сударь, выглядит неопрятно и, наверное, довольно неудобно.
– Нет. Все равно я не стал бы двигаться, – ответил Сфинкс, – отчасти потому, что я должен закончить свою книгу, отчасти потому, что я познал тщету всяческого движения и всяческого действия. Поэтому я сохраняю вечный телесный и духовный покой.
– Такая мудрость граничит с параличом, – сказал Джеральд, – а паралич – это уродство.
– И ты презираешь уродство! – возмутился Сфинкс, – ты, кто зашел так далеко по дороге богов и мифов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72