– Сегодня нет настроения.
– В первый раз вижу писателя, который не пьет, – поразился Хатчмейер.
– В первый раз видишь настоящего писателя – и точка, – сказала Бэби. – Думаешь, Толстой пил?
– Отвяжись, – сказал Хатчмейер. – Откуда я знаю?
– У тебя там стоит прекрасная яхта, – попыталась сменить тему Соня. – Я и не знала, что ты яхтсмен, Хатч.
– Какой он яхтсмен? – фыркнула Бэби прежде, чем Хатчмейер успел заявить, что быстроходней его яхты ни за какие деньги не купишь и что он обставит на пари любого, кто скажет, будто это не так. – У него все показное. И дом, и соседи, и…
– Заткнись, – сказал Хатчмейер.
Пипер удалился в свой будуар записать еще несколько убийственных фраз о Хатчмейере. Когда он спустился к ужину, лицо Хатчмейера было багровее обычного и настроен он был сверхсклочно. Особенно взъярила его откровенность Бэби насчет их семейной жизни: она обсуждала с Соней, как женщина с женщиной, что это значит, когда пожилой муж вдруг ни с того ни с сего напяливает бандаж, и как это влияет на мужской климакс. Его обычное «заткнись» не сработало. Бэби отнюдь не заткнулась, а перешла к другим, еще более интимным подробностям, и когда Пипер вошел в гостиную, Хатчмейер как раз советовал ей пойти утопиться. Пипер же был вовсе не намерен мириться с хатчмейеровским хамством. За годы холостяцкой жизни и чтения великих романов он проникся почтением к Женщине и усвоил очень твердый взгляд на мужские обязанности в браке: совет жене пойти утопиться явно шел вразрез с этими обязанностями. К тому же откровенное торгашество Хатчмейера и его заявление, будто читателей только и надо подзуживать снизу, возмутили его еще с утра. Пипер, напротив, полагал, что надо стимулировать читательское восприятие и что подзуживание снизу восприятие никак не стимулирует. Он решил подчеркнуть это за обедом, и случай вскоре представился: Соня, опять же чтобы сменить тему, упомянула «Долину кукол». Хатчмейер, в надежде избежать дальнейших постыдных разоблачений, сказал, что это великая книга.
– Совершенно с вами не согласен, – возразил Пипер. – Она потакает вкусу публики к порнографии.
Хатчмейер подавился холодным омаром.
– Она – чего? – переспросил он, откашлявшись.
– Потакает вкусу публики к порнографии, – повторил Пипер, который книги не читал, но видел ее суперобложку.
– Вкусу потакает? – сказал Хатчмейер.
– Да.
– Ну, и чем же плохо потакать вкусам публики?
– Это деморализует, – сказал Пипер.
– Деморализует? – спросил Хатчмейер, обмеривая его взглядом и все больше накаляясь.
– Именно.
– Так, а что же прикажете публике читать, если не то, чего она хочет?
– Ну, я думаю, – сказал Пипер и осекся, получив под столом пинок от Сони.
– Я думаю, мистер Пипер думает… – сказала Бэби.
– Плевать, что ты думаешь, что он думает, – рявкнул Хатчмейер. – Я хочу слышать, что Пипер думает, что он думает. – И он выжидательно посмотрел на Пипера.
– Я думаю, что не следует подвергать читателей воздействию книг, лишенных интеллектуального содержания, – сказал Пипер, – и распаляющих воображение сексуальными фантазиями, которые…
– Распаляющих сексуальные фантазии? – взревел Хатчмейер, прерывая цитату из «Нравственного романа». – Это вы здесь сидите и говорите мне, что вы против книг, которые распаляют сексуальные фантазии – написав самую похабную книгу со времен «Последней вылазки в Бруклин»?
– Да, если на то пошло, сижу и говорю, – принял вызов Пипер. – И опять-таки, если на то пошло…
Соня решила, что пора действовать. С мгновенной находчивостью она потянулась за солонкой и опрокинула кувшин воды на колени Пиперу.
– Нет, ты что-нибудь подобное слышала? – спросил Хатчмейер, когда Бэби пошла за новой скатертью, а Пипер отправился переодевать брюки. – Это у него-то хватает наглости говорить мне, что я не имею права издавать…
– Да не обращай ты на него внимания, – сказала Соня. – Он не в себе. Это все вчерашняя передряга. Ему же голову задело – вот он слегка и повредился.
– Ах, ему голову повредило? А я вот ему задницу починю! Я, значит, издаю порнографию? Да я ему покажу…
– Ты лучше покажи мне свою яхту, – сказала Соня, облокотившись сзади Хатчмейеру на плечи, чтобы, во-первых, помешать ему вскочить и кинуться за Пипером, а во-вторых, намекнуть на свою готовность заново послушать его уговоры. – Почему бы нам с тобой не о прокатиться по заливу?
Хатчмейер подчинился ее тяжеловесной умильности.
– Кого он вообще из себя строит? – задал он неведомо для себя крайне уместный вопрос. Соня не ответила: она ухватила его под руку, обольстительно улыбаясь. Они вышли на террасу и спустились по тропке к пристани.
Бэби стояла у окна гостиной и задумчиво смотрела им вслед. Она понимала теперь, что Пипер – тот самый человек, которого она ждала, писатель неподдельного достоинства, настоящий мужчина, способный даже втрезве постоять за себя и сказать в лицо Хатчмейеру, что он думает о нем и его издательской кухне. Человек, который признал в ней тонкую, умную и восприимчивую женщину: это она своими глазами прочла у него в дневнике. Пипер восторгался ею так же безудержно, как поносил Хатчмейера – грубого, тупого, неотесанного и своекорыстного кретина. Правда, упоминания о «Девстве» несколько озадачили Бэби: особенно фраза, где оно было названо отвратительной книжонкой. Поскольку речь шла о собственном детище, то это звучало чересчур беспристрастно; и хотя Бэби была здесь не согласна с Пипером, но оценила его еще выше. Он, стало быть, недоволен собой: верный признак преданного своему делу писателя. Глядя сквозь лазурные контактные линзы на медленно отчаливавшую яхту, Бэби Хатчмейер сама исполнилась преданности поистине материнской, почти восторженной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84